точка оптического прицела на вашем лбу, тоже чья-то точка зрения.
автор:Карина_ (бета: diosa (10-14 главы)) в работе www.hogwartsnet.ru/fanf/ffshowfic.php?l=0&fid=2...
Волдеморт повержен, обучение в Хогвартсе закончено, можно строить новую жизнь. Но так ли просто это сделать, если в новой жизни тебе кого-то не хватает?
Роман || слэш || NC-17 || Глав: 16 || Размер: макси
Начало: 02.04.08 || Последнее обновление: 02.08.08
Давай попробуем просто жить
Глава 1. «Не стоит благодарности».
Лиловые тени накрывают Хогвартс с головой, солнце рыбкой заныривает за горизонт и, словно маггловские переводные картинки, на небе высвечиваются первые, еле заметные пока звёзды.
Я сижу за столом и гипнотизирую лежащий передо мною кусок пергамента. Не знаю, с чего начать, но в любом случае надо разделаться с этим поскорее.
и продолжение в коментах
«Дорогие дядя, тётя и Дадли!»
(Дорогие, как же. Да Дурслей удар хватит от одного только этого слова, не говоря уже о письме, которое будет доставлено совой, что само по себе уже преступление в их глазах. Надеюсь, содержание письма подсластит эту пилюлю).
«Я закончил обучение в Хогвартсе, и, поскольку уже достиг совершеннолетия, могу сам выбирать, что мне делать дальше».
Я тереблю кончиком пера верхнюю губу и пытаюсь собраться с мыслями. Никогда не умел писать писем даже близким людям. Тем более мне сложно писать Дурслям. Вздыхаю, и, решив поскорее избавиться от неприятной обязанности, строчу дальше.
«Я получил приглашение по окончании школы провести месяц в семье моего друга Рона Уизли, а затем планирую продолжить обучение, поселиться отдельно от вас и жить самостоятельно».
(Представляю, как они обрадуются такому повороту событий. Впрочем, я рад не меньше).
«На этом заканчиваю письмо, и спасибо за всё, что вы для меня сделали.
Г. Дж. Поттер».
Меня так и подмывает расшифровать, что я имею в виду под словами «спасибо за всё». Я вспоминаю чулан, обноски двоюродного братца, фиолетовую от гнева физиономию дяди Вернона, два листка салата в моей тарелке, визги тёти Петуньи, кулаки Дадли. Действительно, есть за что благодарить.
И если есть что-то положительное в том, что я завтра покидаю Хогвартс, так это возможность не возвращаться на Прайвет Драйв.
Запечатываю письмо и прогуливаюсь до совятни. Школьная почтовая сова получает положенное количество кнатов и снимается с места, зажав в клюве конверт.
Сегодня действительно последний день в стенах школы. Днём в Большом зале был торжественный обед, посвящённый окончанию экзаменов, а сейчас там же начинается выпускной бал. «Кавалеры приглашают дам, форма одежды – парадная мантия».
Мы с Роном, готовые к выходу, уже спустились в общую гостиную и болтаем в ожидании наших партнёрш. В гостиной пусто, все на балу. Рон пару минут сосредоточенно смотрит в огонь. Потом глубоко вздыхает и говорит, что хочет сегодня сделать то, на что раньше не решался. Потому что это наш последний вечер в школе, а значит, последний шанс.
Он спрашивает, был ли я когда-нибудь с девушкой, в смысле по-настоящему. Я загадочно молчу, пусть думает что хочет. По крайней мере, правду я говорить не собираюсь, засмеют. Рон пристал с расспросами, ему хочется повысить свой теоретический уровень с целью плавного перехода к практике. Подозреваю, что практиковаться он намерен сегодня же вечером. И даже знаю, с кем.
Вспоминаю всё, что слышал на эти темы от Симуса и Дина, стараюсь рассказывать тоном бывалого человека. Одновременно выражаю глубокое удивление тому факту, что шестой сын в семье до сих пор не просвещён старшими братьями. Рон говорит, что его всегда держали за маленького, а теперь он чувствует себя последним кретином и боится, что у него ничего не получится. В ответ сочувствую ему и Гермионе. Рон швыряет в меня ферзя, я уворачиваюсь, потом вскакиваю, и мы затеваем весёлую потасовку. Отдышавшись, Рон заводит старую пластинку по поводу «только-посмей-прикоснуться-к-Джинни». Всё-таки я перестарался, живописуя узнанные от парней подробности.
Успокаиваю его, что Джинни невинна как дитя. По крайней мере, я со своей стороны никаких поползновений не позволял. Хотя, добавляю я, не поручусь за других парней… Потасовка возобновляется…
После, когда мы, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, возвращаемся каждый в своё кресло, я говорю себе, что Рон действительно может быть совершенно спокоен насчёт меня и Джинни.
Дверь открывается, и на пороге появляются наши бальные партнёрши. Мы вскакиваем с кресел и идём к ним. Я подаю Джинни руку, она смущается и опускает ресницы в пол – откуда что взялось. Всего пару недель назад на тренировке так врезала мне бладжером по затылку, что искры посыпались, а потом ещё и смеялась, называя меня неуклюжим соплохвостом.
Сейчас же она стоит против меня с пунцовыми щеками и затейливыми локонами, и пальцы её в моих руках чуть дрожат. И в эту минуту я жалею, что не люблю её, и обещаю себе хотя бы попытаться. Наверное, это будет правильно. И, наверное, сложно найти девушку лучше Джинни. И она меня любит. И, в конце концов, у всех давно уже есть пары. Ты идиот, Гарри, тупой придурок…
Краем глаза я наблюдаю за Роном. Он обхватывает запястья Гермионы, сжимает, притягивает к себе, пристально смотрит ей в глаза, и, наверное, видит в них что-то такое, отчего начинает улыбаться, а потом тянется к ней и осторожно прикасается губами к её губам.
Я пытаюсь заглянуть в глаза Джинни – может быть, я тоже увижу что-то, отчего мне захочется притянуть её к себе… Глаза как глаза – большие, с рыжими крапинками, серьёзные. Я смотрю очень внимательно, но ничего в них не вижу и ничего не чувствую, даже сердце бьётся ровно, ни на секунду не чаще. Я поспешно целую её в щёку и выпускаю пальцы из рук.
Мы отходим к камину – нам неловко стоять около Рона с Гермионой и чувствовать себя третьими лишними – и не мешаем им целоваться. Наконец, они отрываются друг от друга, до невозможности счастливые, вспоминают о нас, смотрят, куда мы делись, и глаза у обоих затуманенные… Думаю, Рон зря переживает. Судя по Гермионе, всё у него сегодня получится.
Мы спохватывается, вручаем нашим дамам бутоньерки, которые тут же водружаются ими на запястья – и всё, мы выходим из гостиной. Я машинально подаю Джинни локоть, и пока мы идём по длинному коридору, в голове почему-то всплывает фраза, сказанная Роном. «Сегодня последний шанс сделать то, на что прежде не решался. Иначе будет уже поздно».
Входим в бальный зал, и окунаемся в шум, смех, шуршание мантий… Откуда-то сверху льётся музыка, исполняемая невидимым оркестром. Вместо тысячи парящих в воздухе свечей, обычно исполняющих роль люстр, сегодня повсюду порхают светящиеся разноцветные бабочки, за которыми шлейфом тянутся радужные дорожки искр. Стены затянуты волшебной тканью, Гермиона как-то рассказывала, что бывает такая. Если её заговоришь – она показывает то, что тебе хочется. Сегодня это картинки из школьной жизни, отображающие все семь лет жизни в Хогвартсе нынешних выпускников.
Профессор МакГонагалл кружится в объятиях Хагрида, он то и дело склоняется к ней и что-то шепчет на ухо, отчего она принимается хихикать и сбивается с ритма. Хагрид громко топает своими здоровенными башмаками, так что иногда заглушает музыку.
Почти рядом с ними мадам Помфри и мелко-мелко припрыгивающий Флитвик – тоже смеются.
Около нас Парвати пытается научить вальсировать какого-то старшекурсника из Равенкло, но мне хорошо видно, что он нарочно притворяется ради возможности лишний раз обнять её пониже спины.
Те, кто не танцует, либо разместились за столами с кружками и бокалами, либо расселись парочками в неосвещённых уголках зала, где их склонённые друг к другу головы периодически сливаются в один силуэт.
Рон сразу же сгребает Гермиону в охапку и тянет танцевать, вклиниваясь в толпу.
Я же осматриваюсь по сторонам, мне нужно кое-кого отыскать. Видимо, осматриваюсь я долго, потому что выражение лица Джинни становится задумчивым, а взгляд – изучающе-оценивающим. Через сто лет я всё-таки спохватываюсь и берусь принести что-нибудь выпить. Когда пробираюсь обратно, уже с балансирующими стаканами, попутно обвожу рассеянным взглядом танцующих, вглядываясь то в толпу, то по сторонам, и досадую.
Следующие минут двадцать занимаюсь тем же – сканирую столы, углы, лица, перемежая это занятие глотками виски.
Джинни сообщает, что чувствует себя по меньшей мере фестралом. Хотя, даже фестралов, в отличие от неё, от Джинни, я разглядеть в состоянии, и интересно, а кого это я высматриваю?
Да никого, ну что ты, и вообще, Джинни, дорогая, я болван, пойдём потанцуем.
Я подаю ей руку и деревянно обнимаю за талию, мы топчемся вокруг своей оси. Джинни поднимает глаза и пытается завести разговор, я что-то отвечаю, наверняка невпопад, потому что она перестаёт допрашивать меня, молча кладёт голову мне на плечо, прижимается щекой, закрывает глаза.
***
Я весь вечер изучаю толпу. Спустя час в голову заползает колючая мысль, что он решил не приходить. Я уже почти взбешён. Проходит довольно много времени, прежде чем он под руку с этой Уизли появляется-таки в дверном проёме.
От схлынувшего напряжения руки расслабляются и начинают чуть дрожать, и я сцепляю пальцы меж собой, ставя эту конструкцию на стол.
Весь следующий час я занят тем, что сверлю Поттера глазами. Когда он окидывает зал и его взгляд случайно проскальзывает близко от меня, я опускаю голову вниз. Хотя уверен, что отыскать меня в тёмном углу почти невозможно – он не освещается, и всполохи огней бабочек не долетают сюда.
Хотелось бы мне знать, кого он разыскивает.
Одним глотком приканчиваю порцию огневиски, ставлю стакан на стол, размахиваюсь – и он стремительно скользит по поверхности, замирая как вкопанный на краю.
Когда он возвращается ко мне, наполненный заново, я делаю изрядный глоток пересохшими губами.
Просто здесь очень жарко, в этом всё дело.
Расстёгиваю ворот мантии и ослабляю узел галстука.
Поттер танцует с девчонкой Уизли, они о чём-то разговаривают. Потом она прижимается к нему, и мои пальцы сминают ткань мантии. Когда они поворачиваются ко мне спиной – я поднимаю глаза от стакана и смотрю на него.
Вдруг он резко оборачивается в мою сторону и вглядывается в край стола, за которым я сижу. Я быстро опускаю голову, так, что волосы взмахивают в воздухе, и скрещиваю руки на груди.
Сквозь свешивающиеся на глаза пряди волос наблюдаю, как Поттер берёт девчонку за руку, куда-то уводит, а потом широким шагом направляется к моему столу. По мере приближения шаг замедляется и почти сбивается. Но он подходит ко мне почти вплотную.
Поднимаю глаза, изображаю сфинкса и молча жду.
Поттер смотрит так, что я не уверен, хочу ли узнать, зачем он подошёл. От него пахнет алкоголем и почему-то полынью. Я увлечённо разглядываю складки на его мантии. Потом мне осточертевает этот спектакль, как осточертевал сам Поттер на протяжении семи лет, и я вздёргиваю брови, наклоняю голову вбок и изображаю лицом «Ну и что ты там хочешь мне сказать?».
– Про… профессор, - выдавливает он, и зачем-то добавляет: - Сэр.
Я – весь внимание, даже голову наклонил ещё сильнее.
– Вы знаете, что завтра все ученики разъезжаются по домам?
Молча киваю. Я не собираюсь изображать светскую беседу. Я его сюда не звал, пусть теперь сам выкручивается.
- Наверное, мы больше не увидимся.
«Я сейчас разрыдаюсь, Поттер».
Он хорошо улавливает моё настроение. Ещё лучше читает то, что написано у меня на лице. А потому тон его превращается из серьёзного в издевательский:
- И знаете, по такому случаю не могу отказать себе в удовольствии задать вам один вопрос. Почему вы меня так ненавидите, профессор? Что я вам сделал?! Семь лет пытаюсь понять, почему такие, как вы, считают себя вправе отравлять людям жизнь!
Голос его идёт по нарастающей. Ещё немного – и он заорёт.
- Поттер, вы пьяны. Идите, приведите себя в порядок, - выплёвываю слова медленно и равнодушно.
- И это всё, что вы можете мне сказать?
- Вас не касается, кому и что мне говорить.
- Что ж… Очень жаль. Но я хотя бы попытался. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.
Сверлю взглядом его удаляющуюся спину. «Взаимно, Поттер, взаимно».
***
Я нахожу его внезапно. Мы танцуем с Джинни, и я как-то вдруг понимаю, где он. Всматриваюсь, не вижу, но знаю – он сидит там. Отстраняюсь от Джинни и, сдерживая шаг, насколько это возможно, направляюсь в его сторону. Не успеваю даже собраться с мыслями.
На расстоянии всё кажется проще и легче, но когда вот так, лицом к лицу – понимаешь, что в твоём плане не просто прореха, а огромная, неустранимая дыра. Проще выбросить, чем пытаться залатать.
И, стоя перед Снейпом, я совершенно чётко осознаю, что не в состоянии произнести ни звука, потому что не думал, насколько это будет сложно. И все слова, которые я много дней проговаривал про себя, казавшиеся такими правильными и нужными, рассыпаются в пыль.
А ещё я осознаю, что стою, как полный придурок, лишний раз подтверждая его мнение обо мне.
Убить себя готов.
«А ты думал, будет легко? Да, думал. Я думал, что испытывать благодарность, и выражать её – это почти одно и тоже. Невысказанные слова жгли меня, я хотел, чтобы он их услышал. Пусть он ненавидит меня, плевать. Я хотел сделать это не для него. Для себя. Просто подойти и сказать «Спасибо» – за то, что спас тогда мою шкуру».
Он сверлит меня глазами.
И я понимаю, что нельзя испытывать его терпение так долго.
Поэтому открываю рот и…
Да, зря я всё это начал.
Потому что он размазал меня по стенке. Легко и изящно. Профессионально. У него богатый опыт по этой части относительно меня.
У меня ещё хватает сил повернуться и уйти, хотя больше всего на свете я хочу врезать ему между глаз.
Потом я сижу за столиком и банально надираюсь. «Поттер, вы пьяны». Нет, профессор, но я работаю над этим.
Собственно, ничего необычного и не произошло, Гарри. Ты ожидал чего-то другого? Да, ожидал. После того, как он спас меня, вытащил, выволок на себе – тогда, два месяца назад. Когда те, кто дрался бок о бок со мною, полегли – кто раненый, кто убитый, и над землёй дрожало красное марево, и запах крови, смешиваясь с запахом земли, бил в ноздри, лишая последних сил… Когда Волдеморт уже предвкушал победу, вскидывая в нетерпении хищные пальцы и занося палочку над головой, когда Авада вырвалась наружу, и не было сил сделать даже шаг в сторону…
Снейп появился словно из ниоткуда, из воздуха, и всё произошло одновременно. Его прыжок, захват моего плеча, толчок, падение по дуге, взорвавшееся где-то за спиной Третье Непростительное заклятие, моя рука, целящаяся в Тёмного Лорда, и – моя ответная Авада Кедавра.
Потом – тишина до звона в ушах, и единственный звук в ней – шорох мантии оседающего на землю Волдеморта. И осознание того, что всё закончилось.
Потом чьи-то руки с силой обхватывают меня за плечи, притягивают к себе, обнимают, щека ощущает шершавость мантии и биение сердца под нею – и мне спокойно и хорошо, и это – последнее, что я чувствую перед тем, как потерять сознание.
А потом два месяца я ищу предлога поговорить со Снейпом, а он не даёт его – ни малейшего.
***
Второй час я сижу себе тихонько в углу и глушу виски. Этой скотине назло. Не хочет он со мной разговаривать, видите ли.
Потом я вижу Джинни, она качает головой и берёт меня за руку. Её лицо то удаляется, то приближается, плавает перед глазами. Я отталкиваю её. Не хочу никуда идти. Оставьте меня, вы, все.
Джинни исчезает, её сменяет Рон, он на что-то сердит. Наверное, на то, как я обошёлся с его сестрой.
Мне иногда кажется, что я в тысячу раз старше Рона. Он как ребёнок, который согласен видеть мир только таким, каким ему хочется. И обижается на этот мир и его обитателей всякий раз, когда они не оправдывают его ожиданий.
Если бы он был хоть немного сообразительнее, он бы понял, что самое лучшее сейчас – это тихо уйти. Джинни, например, так и сделала.
Но нет, он пытается отодвинуть мой стакан. На это я перехватываю его кисть и заламываю за спину. Что, так трудно не лезть ко мне?!
А потом… Потом перед глазами мелькают какие-то пятна, и чья-то рука берёт меня за плечи, и она почему-то смутно знакома. Я замираю. Вглядываюсь перед собой. Натыкаюсь на сведённые брови и чёрные, во всю радужку, зрачки.
- Идёмте, Поттер, - спокойно так, уверенно.
- Куда?
Снейп не отвечает, а просто уводит меня из зала. И я не понимаю, почему я не сопротивляюсь.
За дверью я пару раз пытаюсь вывернуться, но не слишком усердствую, так, скорее для приличия. Он держит меня крепко, одна рука на плече, другая вокруг талии. Потом он наклоняется ко мне и усмехается прямо в волосы: - Всё-таки Вы напились, Поттер. «Усмехающийся Снейп!»
И с этой мыслью я наконец-то отрубаюсь.
***
Я втаскиваю этого латентного алкоголика в своё обиталище. Не тащить же его было, в самом деле, несколько этажей в башню, на себе. Я ещё жить хочу, и желательно не согнутым в три погибели. Сваливаю его на постель, у меня нет гостевых спален (а если бы и была, не уверен, что у меня сейчас гости), не на пол же его класть… хотя… Я отгоняю заманчивую мысль и утираю капли пота со лба. Тяжёлый же всё-таки.
Кое-как стаскиваю с Поттера ботинки, мантию, рубаху, снимаю очки. Пару секунд размышляю, и брюки всё-таки решаю не трогать. Набрасываю сверху плед, отхожу на два шага в сторону и любуюсь делом своих рук: на моей кровати, уткнувшись лицом в подушку, спит мертвецки пьяная персональная головная боль профессора зелий.
Кривлюсь от переизбытка альтруизма. Затем иду к посудному шкафу – мне просто необходимо выпить.
Виски из моих личных запасов против тех, что подают в Хогвартсе – небо и земля. Я делаю глоток, медленно и с удовольствием пропускаю дорожкой в горло и усаживаюсь перед огнём.
Спать не хочется совершенно, да и негде теперь.
В камине пляшут языки пламени, и точно такой же формы, только увеличенные, мерцают их тени на стене. Это завораживает и позволяет мыслям не толпиться в голове и не требовать их немедленного обдумывания. И это хорошо, поскольку думать о сегодняшнем я не желаю категорически.
Протягиваю руку к каминной полке и беру сигарету. Затягиваюсь с наслаждением – всё-таки напряжение сказывается. Посмотреть на меня со стороны – сидит человек перед камином, в одной руке бокал, другая держит в оттянутых пальцах сигарету… Идиллия. Если не считать одной проблемы. Маленькой такой проблемы, почти с меня весом и ростом, занимающей мою кровать и голову. Всё-таки добро наказуемо, даже если делается редко и в виде исключения. Что стоило оставить Поттера там? Пусть бы передрался хоть со всеми гриффиндорцами – не жалко… Так нет, потянуло тебя решать не свои проблемы, вот и получай.
Стоп, не думать, просто тупо смотреть на языки пламени.
***
В моём камине почти всегда горит огонь, даже если меня нет в комнате. Подземелья – не лучшее место для жительства. Мне кажется, если камин не будет зажжен, здесь вмиг выморозит всё так, что потом год не отогреешься.
Холод преследует меня с детства. Там, откуда я родом – промозглые серые утра, сочащееся влагой низкое небо, тучи с прорехами, сквозь которые редко проглядывает солнце, а по большей части три четверти года из этих прорех льёт дождь или валит снег… Всегда холодно.
Вересковые пустоши, в кольцо которых заключён наш дом, колышут ветра, не лёгкие и игривые, а заунывные и монотонные.
Начиная с конца лета мёрзнут руки, и привычка складывать ладони, сцеплять пальцы, словно грея их друг о друга – именно оттуда.
В доме едва ли теплее, чем на улице. Продуваемый со всех четырёх сторон, он даже внешне всегда производил гнетущее впечатление. Камины топили редко, и по ночам порой сводило руки, а зубы выстукивали барабанную дробь. Может, мои родители были бедны? Не знаю, со мною вообще редко разговаривали, и ещё реже – на такие темы. Как только я достиг совершеннолетия, я ни разу не приблизился к своему проклятому дому и не видел родителей. Когда их не стало, я не пожелал выяснять вопросы наследства. Теперь мне ничего от них не надо.
Да, в доме всегда было холодно. Мать обращалась ко мне сквозь сжатые зубы, словно челюсти у неё были сведены морозом. Но чаще всего она просто окидывала меня взглядом – свинцово-серым, как ноябрьское небо, и таким же пустым.
Отец появлялся редко, и в эти дни мать приказывала мне не высовываться из своей комнаты без надобности. Я плохо его помню, ещё хуже, чем мать. От него всегда веяло холодом и брезгливостью, когда взгляд вдруг упирался в нас с матерью. Помнится, он вроде бы был довольно статен и красив – высокий, темноволосый, причудливо изогнутые губы, под тонким изломом бровей глубоко посаженные антрацитово-чёрные глаза, всегда поднятый подбородок… На его фоне мать казалась нелепым, блёклым, невесть как оказавшимся рядом с ним существом. Отца, наверное, тоже занимал этот вопрос, судя по его поведению. Меня же он не замечал вовсе. Его главным занятием, когда он всё-таки появлялся дома, было выяснять отношения с матерью. Он делал это всегда громко, с осознанием собственного превосходства и правоты, мать тихо и нудно оправдывалась, иногда переходя на заискивающий тон. Она смотрела ему в глаза, цепляясь пальцами за края его одежды, а он брезгливо выдёргивал ткань из её рук, и периодически его крик срывался на визг. Я в такие моменты чаще всего сидел, забившись под стол или в угол. Меня не замечали, а если замечали, то присутствие моё их не трогало.
Потом отец всё-таки хлопал дверью, и мы снова оставались одни. Мне уже было привычно не плакать, не приставать к матери с вопросами, не подходить вообще. Я имел достаточно опыта, чтобы вести себя так, как нужно.
В раннем детстве меня это мучило. Я сотни раз пытался понять, что во мне не так, почему даже мать, глядя на меня, кривит губы и сужает глаза.
Я отчаянно хотел, чтобы меня – нет, даже не любили, а хотя бы просто замечали, интересовались мною. Брали за руку, когда мы куда-то идём, шептали в макушку какие-то слова – всё равно какие – когда укладывали спать, ласково журили за шалости… Хотя я не шалил. Да и спать укладывался всегда сам.
В постели я долго ворочался, стараясь согреться, подтыкал края тонкого одеяла под себя, подгибал коленки к животу и обхватывал их руками… И думал. Вообще, думать – это единственное, чем я мог заниматься без ограничений и сколь угодно долго и плодотворно. Мысли мои, никем не контролируемые и не направляемые, а потому текущие бурно и свободно, словно вода в половодье, могли уносить меня куда угодно – и я был им благодарен за это.
Я закрывал глаза, едва голова касалась тощей подушки – и мечтал.
Мне грезился аромат цветов апельсина, усыпающих лакированную шапку дерева; волнуемые морским бризом, они чуть заметно трепетали и нашёптывали свои тайны прямо мне в ухо.
Я видел сирень, широко опоясывавшую зелёную изгородь; её соцветия, все сплошь состоящие из пяти лепестков, покачивались в загадочном танце, кивая мне приветливо и тепло, и солнечные блики плясали на кончиках листьев.
Я слышал пение птиц, названия которым не знал, и ощущал, как моя ладонь берёт полную горсть нагретого солнцем песка, пропуская его сквозь пальцы невесомой струёй…
И постепенно мне становилось тепло, так, что я мог разжать руки и колени, тело переставало дрожать и, расслабленный, я, наконец, засыпал.
Когда из Хогвартса пришло письмо, я немного испугался – а вдруг родители не захотят отдавать меня туда. Но переживал я напрасно – они, я так думаю, были рады отделаться от меня. Мне справили одежду. Отец так и сказал, впервые за всю жизнь упоминая меня в разговоре: «Надо справить ему мантию». Справить. Не купить, не заказать, не сшить. Потом мне «справили» учебники. Всё это – от мантии до учебников и сумки – было подержанное, с потрёпанными краями. Может быть, матери и правда не хватало денег, а может, на меня просто не захотели тратиться.
Но я всё равно был рад. Вырваться из промозглого дома, не ощущать на себе холодный взгляд материнских глаз, не дрожать по ночам. Не быть нелюбимым. Вот что для меня означало приглашение в Хогвартс.
А ещё у меня там появятся друзья, иначе и быть не может. И я кому-то обязательно буду нужен.
До одиннадцати лет я был именно таким – слюнявым и сентиментальным ублюдком. Потом, по счастью, всё прошло.
Прошло прямо на вокзале Кингс-Кросс.
Я стоял один со своим потрёпанным багажом, а вокруг меня шумела толпа. Всех детей провожали родители, были слёзы и поцелуи, и объятия, и улыбки, и обещания писать часто-часто.
На меня периодически косились, взгляды окидывали мою фигуру в нелепой старомодной накидке и угрюмое лицо – и больше уже не возвращались ко мне.
В вагоне я долго не мог найти свободное место – куда бы я ни заглянул, мне везде отвечали: - Занято. Когда я, наконец, понял, в чём дело – я добежал до самого конца вагона, закрыл лицо ладонями и разрыдался. По счастью, рядом никого не было. Потом я встал, провёл пальцами по щекам, отёр мокрые ладони о свою уродливую накидку. Я знал, что плачу в последний раз.
Ближайшее ко мне купе оказалось свободным, я затащил вещи и паровоз дал свисток.
Ко мне кто-то заглядывал, но я холодно отвечал, что мест нет. Двухчасовой перестук колёс – именно столько мне понадобилось, чтобы повзрослеть.
С поезда я сходил совсем другим человеком.
Последующие семь лет только сформировали меня окончательно, отшлифовали и сделали прочнее. Я никогда не вспоминал того, что было со мною до одиннадцатилетия, потому что презирал себя – того. Мечтающего и неуверенного в себе, ищущего чьего-то расположения, зависимого. Не знавшего, что привязываться к кому-то, а уж тем более искать любви или любить – удел идиотов, или гриффиндорцев, что почти одно и то же. Не ведавшего, что сила – в тебе самом, нужно только уметь правильно ею распоряжаться.
Домой я ездил неохотно и только на летние каникулы. По приезде забирался в свою комнату и читал, читал, всё время читал. Меня не трогали, а большего мне было не нужно.
Единственное, что напоминало мне о маленьком слюнявом ублюдке из прошлого – это пронизывающий холод, продолжавший царить в доме. Но, слава Мерлину, я вырос, и взять с каминной полки зажигалку не составляло для меня труда – достаточно было всего один раз полоснуть глазами по лицу недовольно кривящейся матери, и больше со мной не спорили. Я разжигал во всём доме камины и уходил в свою комнату.
Я и теперь почти никогда не гашу огня, я люблю, когда тепло и ненавижу холод.
***
Я просыпаюсь от головной боли и странного ощущения, что меня рассматривают. Делаю машинальный жест рукой – и не нахожу свои очки. Да и сама тумбочка тоже куда-то исчезла. И, по-моему… кровать тоже немного не моя. Продолжаю шарить руками в воздухе, одновременно подозревая себя в тихом помешательстве.
- Справа на полке, – лаконично сообщают мне откуда-то из глубины комнаты.
Беру очки, всматриваюсь, и меня тихо накрывает волной ужаса. Трясу головой, потому что, очевидно, я не совсем проснулся, но кроме усиления головной боли, ударяющей по вискам, ничего не меняется: я, в одних только брюках, с бьющимся в голове квоффлом и пустыней Сахарой во рту, сижу на кровати в комнате профессора зельеварения, а сам он только что встал с кресла и наливает из какой-то склянки тягучую жидкость.
Мне тоже хочется стать склянкой, чтобы разбиться на мелкие осколки.
Снейп подходит и протягивает мне чашку.
Я мотаю головой, отчего мне делается только хуже.
- Берите. Травить вас никто не собирается.
- Что это? – губы сухие и шевелятся с трудом.
- Антидот, – спокойно сообщает профессор, и мстительно добавляет: – Не умеете пить – не стоило и браться.
Я чему-то киваю – то ли тому, что да, не умею, то ли его праву быть мстительным – и глотаю отвар.
Стук квоффла по ушам становится глуше и постепенно сходит на нет. Мне легче. Но благодарить не собираюсь, проходили уже.
Молча отдаю чашку Снейпу, натягиваю плед до подбородка, сгибаю колени, обхватывая их руками, и интересуюсь:
- Какого чёрта?
«Какого чёрта я тут делаю, какого чёрта вы меня приволокли в вашу комнату, какого чёрта я валяюсь тут практически раздетым – на ваш выбор, профессор, ответьте хоть на какой-нибудь вопрос».
Снейп отходит к камину, закуривает и почти ласково, как обращаются с ребёнком-идиотом, сообщает:
- А вы помните, что случилось? Вы практически подрались с мистером Уизли. Других преподавателей поблизости не оказалось. Что, мне следовало дождаться скандала на выпускном?
- А сюда-то почему? – без особого почтения спрашиваю я, обводя руками комнату.
- Если вы считаете, что я получил удовольствие от вашего общества, Поттер, – вздыхает Снейп, – то вы глубоко заблуждаетесь, равно как заблуждаетесь, будто я стану разносить подгулявших студентов по комнатам, словно портье в дешёвом мотеле.
Я не нахожусь что сказать. Мне надо бы убраться отсюда как можно скорее, пока он сам не догадался меня выгнать, но я почему-то медлю… Эта комната, погружённая в полумрак, сигарета, зажатая в тонких пальцах, уставший Снейп, полуприкрывший глаза – всё кажется таким нереальным… На какую-то долю секунды мелькает мысль, что захоти я поговорить с ним сейчас – он выслушал бы. И я, не опускаясь до идиотского «Почему вы меня так ненавидите?», постарался бы спокойно сказать то, что давно собирался. Я уже почти открываю рот, но Снейп опережает: - Вам пора, Поттер, - и выходит из комнаты, чтобы я оделся.
Глава 2. «А потом я засну…»
читать дальше
И тогда он стал являться мне во сне. Звучит, как фраза из дешёвого романа, но именно так всё и было. Как начался новый учебный год – так и стал являться.
Я опускал голову на подушку – и он тут как тут. Он не пытался заводить со мной разговоров, просто упорно вламывался в каждый мой сон. Проходил в кабинет зельеварения и присаживался на край парты. Молча смотрел на меня и укоряюще качал головой, и его пальцы были перемазаны чернилами. А бывало, что я видел его у озера – там, где он любил готовиться к экзаменам. Он сидел, прислонившись к дереву, и ветер листал его учебник.
читать дальше
Иногда, впрочем, мне снился не он сам, а его тетрадки и свитки с домашними работами - неустоявшийся почерк с неизменно загибающейся кверху строчкой, почти всегда перечёрканный моими правками и комментариями.
Я психовал и срывал злость на учениках. Я бесился и пытался с этим бороться. Не ложился допоздна, чтобы как следует устать и не видеть сновидений – не особенно помогало. Как-то я даже сварил себе зелье, но, видимо, что-то не так рассчитал – и провёл весёленькую ночку, выслушивая во сне всё, что он обо мне думает. А думал он много интересного, самые приличные слова были – гад, сволочь и скотина.
Я принял этот провал и выбросил флакон с зельем.
Пытался однажды говорить с ним, но он упорно существовал автономно от меня в моих же собственных снах – и я ничего не мог поделать, только смотреть.
Поттер на квиддичном матче. Поттер, разворачивающий лакричный леденец. Поттер, проливающий мимо котла настойку асфоделя. Поттер, танцующий с девчонкой Уизли. Поттер, спящий на моей кровати, уткнувшись лицом в подушку.
А потом я стал ложиться на час раньше.
***
Прижимаю палец к заиндевевшему стеклу, и в постепенно вытаивающем пятачке появляется кусок сквера, запорошенные скамейки, цепочка следов на снегу… В канун этого Рождества в Лондоне непривычно морозно, ничего похожего на обычные мягкие, почти бесснежные зимы.
Сижу, забравшись с ногами на подоконник, на коленях – «Пластичность и упругость пространства», моя персональная библия до конца этой сессии, в кружке дымится горячий чай – мята и жасмин.
Завтра экзамен по физике трансфигурации, а потом – рождественские каникулы. Ехать мне некуда, с жильём я так и не определился, разве что к Дурслям нагрянуть… Да ладно, пусть живут спокойно. И я тоже.
Рон наверняка заберёт Гермиону с собой в Нору, как же, всё-таки официальная невеста, помолвлены больше года. А я лучше останусь здесь, в общежитии своего факультета, в нашей с Роном комнате. Будет хотя бы время просто погулять по городу, потому что за полтора года, с самого начала учёбы в университете, не так часто выдаётся свободное время.
Полтора года… Иногда мне кажется, что прошла вечность, а иногда, что мгновение, с того момента, как мы покинули стены Хогвартса.
Мы аппарировали из почтового отделения Хогсмита, и уже спустя минуту нас, пыльных, растрёпанных, ещё не осознавших окончательно, что Хогвартс позади, обнимает миссис Уизли, а рядом с нею – Артур, ждёт своей очереди, чтобы пожать нам руки.
Потом я размахиваюсь и кидаю свою школьную сумку куда подальше.
А потом дни проходят в ничегонеделаньи и блаженном тумане.
Ну а дальше мы отправляем свои резюме с результатами экзаменов в Лондонский Университет Высших Магических Искусств и ждём ответа.
Я немного переживаю, Гермиона тоже, хотя я уверен, ей придёт приглашение на все имеющиеся в университете факультеты. Рону всё равно, будь его воля, он бы вообще никуда не поступал, а пошёл работать к близнецам, их дело в последнее время растёт как на дрожжах.
***
Сквозь подтаявший пятачок в оконном стекле я вижу подошедших к общежитию Гермиону и Рона. Они стоят, обнявшись, и долго целуются. Опять гуляли весь день, а завтра экзамен. Ладно, Гермиона может вообще не готовиться, и всё равно сдаст отлично, а вот Рон…
Над их головами сгущаются первые сумерки и тихо падают снежинки.
А потом в спину Рона ударяет увесистый комок снега. Объятия разжаты, Рон хмурится и оглядывается назад. И получает ещё один комок – уже в лицо. Отплёвывается от снега и отряхивает пальто. Гермиона вглядывается куда-то, пытаясь рассмотреть нападающего. Спустя минуту губы её растягиваются в улыбке, она дёргает Рона за рукав и что-то быстро говорит, одновременно показывая рукой куда-то вперёд. Мгновение – и мне уже видно бегущего Драко, подошвы ботинок на ходу притормаживают и скользят по снегу… Рон раскрывает руки и не даёт ему упасть на заснеженную аллею, только полы развевающегося пальто прочерчивают на снегу запятые. Малфой восстанавливает равновесие, и Рон обхватывает его через спину, подсекает ногу и пытается повалить в сугроб. Гермиона хохочет. Драко выворачивается из рук Рона (кто бы сомневался в его способностях выкручиваться из любой ситуации), обращает к нему открытые ладони – миротворческий жест, улыбается, потом отряхивает пальто и брюки от снежной пыли.
Ещё полтора года назад я бы – нет, даже не удивился – я бы решил, что я наконец-то спятил. Я бы сжал кулаки и кинулся вниз с намерением отпинать наглого слизеринца.
А сейчас я улыбаюсь и наблюдаю, как Драко, отряхнув одежду, непонятным образом оставаясь при этом элегантным, смеётся и протягивает Рону руку, и пожимает её, а потом с галантностью, которой не научишься за всю жизнь, если она не врождённая, касается губами пальцев Гермионы, легко склоняясь в полупоклоне.
Сейчас я и не вспомню, в какой момент наша тройка превратилась в четвёрку. Просто это случилось, и всё.
Прошлогодний сентябрь, первый курс университета, мы с Роном прицепляем новенькие значки факультета Высших магических заклятий, счастливая Гермиона носится по книжным магазинам и тоннами закупает пергаментные свитки и перья-самописки.
После первой учебной недели мы назначаем встречу в студенческом баре – главный корпус, центральная башня, двенадцатый этаж.
Пунктуальная Гермиона серьёзно опаздывает.
- Наверняка с первого же дня попросила себе дополнительные лекции, – гадает Рон.
- Давай лучше сходим в общежитие девушек, может быть, там что-то знают?
Рон уже начал приподниматься из-за столика, и тут лицо его темнеет: - Какого… Что за…, - и, не договорив, даже забыв закрыть рот, он оседает обратно в кресло.
К нам подходит Гермиона в компании Драко Малфоя.
Немая сцена.
Они садятся за столик, Гермиона смущена, но в глазах читается вызов. На лице Малфоя не читается ничего – скрестил руки на груди и смотрит в себя.
Молчание затягивается, и он заполняет паузу – взмахивает рукой и что-то заказывает возникшему из воздуха официанту.
Гермиона теребит волосы: - Гарри, Рон, …мы вот тут… ну…, - и впервые в жизни не находится что сказать. Рон насупился и сжимает кулаки. Я с трудом подавляю желание выкинуть Малфоя из-за нашего столика.
Мы, конечно, знали, что он учится на факультете Магического права – там же, где и Гермиона, но думали, она его в упор не замечает.
Материализуется официант, перед нами возникают четыре бокала.
- Предлагаю отметить начало учёбы в университете, - этот поганец говорит так, словно мы с ним лучшие друзья.
Рон вскинулся, но Гермиона кладёт руку ему на плечо: - Я прошу тебя. И тебя, Гарри. Давайте не будем устраивать здесь драку. Обещаю, что объясню вам всё, но потом.
Потом…
А что потом?
А потом, собственно, никакие объяснения уже не понадобились. Просто через полчаса, час, не знаю, через сколько времени, оказалось, что – если постараться – с Малфоем можно разговаривать, не опускаясь до склок.
А потом оказалось, что, вообще-то, разговаривать с ним даже… интересно.
А потом мы договорились, что через неделю снова здесь встретимся, вчетвером.
Драко непостижимо быстро вклинился в нашу компанию и занял в ней какую-то свою нишу, словно нам не хватало именно его. Он приходил, взмахивал светлой чёлкой, улыбался… То есть делал всё то, что и большинство людей, но эффект был убойный. Как-то я сказал ему, что с его обаянием он мог бы не изображать из себя придурка все семь лет в Хогвартсе. Он усмехнулся: - Тогда было бы скучно жить.
Троица под окном, наконец, прощается. Гермиона машет рукой и идёт в сторону общежития девушек, Рон мне уже не виден – очевидно, поднимается по лестницам и через пару минут будет здесь. Драко медлит, потом догоняет Гермиону и берёт за локоть. Снимает свой шарф и повязывает поверх её воротника. Их профили на мгновение замирают, потом он смахивает снежинки с её волос, они поворачиваются ко мне спинами и он провожает её до дверей общежития.
Стук двери в прихожей – пришёл Рон. Я спрыгиваю с подоконника и иду навстречу.
***
Это случилось в прошлом году в конце октября. Я шёл по улице где-то в маггловской части Лондона. Бездумно, бесцельно – просто брёл наугад, рассматривая толпу. Моросил дождь, было ветрено. Я поднял воротник и спрятал руки в карманы. Плащи под зонтами ёжились и ускоряли шаг. Небо рисковало свалиться им на головы.
Справа показалась неоновая вывеска – какое-то маленькое кафе. Я толкнул дверь и сел за столик у исплаканного окна. Мне было никак – я весь промок, но это меня не трогало.
Пахло кофе и свежей сдобой, и это было как-то неправильно, нечестно – вдыхать эти одуряющие ароматы, когда на душе так серо.
Гермиона называла моё состояние осенней хандрой, а Рон считал, что всё дело в разлуке с Джинни.
Джинни… Миссис Уизли до сих пор уверена, что не сегодня-завтра я сделаю ей предложение. А сама Джинни слишком умная девочка. «Я всё понимаю, Гарри».
Она пришла ко мне в первую же ночь, что мы провели в Норе после Хогвартса. Просто тихо скрипнула дверь, и она, чуть дрожащая, в тонкой белой сорочке, скользнула ко мне под одеяло. Я не поцеловал её, даже не повернулся к ней лицом, а только притянул к себе и баюкал как ребёнка. Это было горько, но я решил, что лгать было бы ещё хуже. «Джинни, я не могу». «Я всё понимаю». Ничего она не понимала, на самом-то деле.
И это поганое состояние, когда ты ничего не хочешь, наверное, тогда оно и поселилось, где-то под солнечным сплетением.
А потом – сентябрь, Лондон и университет, и чего-то недостаёт.
Дождь всё льёт и льёт, за окном мелькают пальто и накидки, руки в перчатках удерживают зонты, забрызганные ботинки огибают лужи, и спины, спины… Спина. Чья-то знакомая осанка и походка. Он идёт так же медленно, как полчаса назад шёл я сам. У него тоже нет зонта, и чёрные волосы его, наверное, промокли насквозь, и с них стекают капли ему на плечи. Плечи. Они тоже знакомы. Человек повернул за угол, и в этот самый момент я на долю секунды увидел его профиль. Твёрдый подбородок, сжатые губы и нос… его нос.
Я вскакиваю с места, рука путается в кармане, вытаскивая смятые бумажки, и не может выпутаться. Наконец, я бросаю купюры на столик, даже не посмотрев, сколько там, чуть не сшибаю по дороге официантку, выбегаю из кофейни.
Нога сразу же попала в глубокую лужу, но плевать. Потом ещё две, три, четыре лужи… Заворачиваю за угол.
Конечно, человека нигде уже не было. Не понимаю, с чего я сорвался бежать. Что бы я сделал, если бы догнал его?
Дождь, льёт такой дождь… Волосы снова сырые. Я стою, не двигаясь, и, по-моему, начинаю глупо улыбаться. «Он где-то в Лондоне, мы ходим по одним улицам и мокнем под одним дождём».
Не знаю, почему это на меня так подействовало. Я уверен, что никогда не думал о встрече с ним, и уж тем более – глупость какая – не скучал по нему. Точно уверен.
С тех пор я часто гуляю по Лондону – один, руки в карманы, поднять воротник, скользить глазами по каменным стенам домов, по витринам лавочек, остановиться около уличного музыканта, постоять на мосту, глядя на серую рябь воды.
Я брожу по улицам и смотрю на лица.
Если в жизни нет смысла, нужно просто его придумать, ведь правда же?
***
- Стебли гималайского драконника, лапчатый пион, масло ветивера, пыльца жимолости – да крышку подберите поплотнее, разлетится, - расплачиваюсь и выхожу из лавки.
Мой дом неподалёку, четверть часа ходьбы.
Нагруженный пакетами, вхожу в дверь и сваливаю их прямо на пол в прихожей.
Стаскиваю с замёрзших рук перчатки и снимаю мокрое от снега пальто.
После сижу перед камином и просматриваю почту. Пара журналов, газеты, приглашение в Женеву – конференция зельеваров Европы, рождественская открытка от МакГонагалл – в трогательных хвойных веночках серебряно позвякивают ёлочные шарики. Я представляю строгую Минерву, старательно выводящую палочкой эти шарики – и против воли улыбаюсь. Ещё один конверт – фамильный, вензеля в виде переплетённых змей, аккуратный почерк на гербовой малфоевской бумаге. Это от Драко. Предлагает, раз уж я в Лондоне на Рождественские каникулы, как-нибудь встретиться. Отвечаю, что не против, конечно.
Я действительно буду рад его видеть. Жаль, за последние полтора года мы чаще обмениваемся письмами, чем видимся лично.
Как он справляется, интересно, без своих дружков, с гриффиндорской троицей? Надеюсь, они хотя бы не на одном факультете с Поттером.
Поттер.
Однажды я его видел здесь, в Лондоне.
Прошлая осень. Я только что купил этот дом – просто надо же где-то быть по выходным, особенно теперь, когда всё спокойно и нет необходимости в дополнительных мерах защиты Хогвартса.
Шёл дождь, и было воскресенье. Около какого-то кафе моя нога зачерпнула полботинка воды из глубокой лужи. Чертыхаюсь, останавливаюсь и смотрю по сторонам. За столиком у самого окна – я стою так близко, что могу коснуться стекла рукой – его лицо. Он задумался, опустив подбородок на сцепленные пальцы рук. С волос стекают капли – наверное, он тоже побывал под этим дождём.
Когда я всё-таки разворачиваюсь и иду прочь, мне хочется вернуться, толкнуть дверь, подойти к его столику. «Здравствуйте, мистер Поттер. Как поживаете? Какое совпадение, я тоже хреново». Но я не смею потакать себе, а просто вздёргиваю голову и ухожу. Ведь ничего не случилось, это всего лишь мой бывший студент.
***
- Вот скажи мне, Малфой, - Рон покачивается на стуле, язык его заплетается, стакан в руке опасно наклонился. - Какого чёрта ты раньше был таким засранцем? Всё время цеплялся к нам, к-козни строил, - его ведёт в сторону, но он чудом удерживается на краешке сиденья.
- А если бы твоими друзьями были Кребб и Гойл? - Драко ироничен, но это грустная ирония, - Как бы тебе было? Вот и мне так же. Как, чёрт тебя подери, Уизли, одиннадцатилетний мальчик ещё может показать, что ищет чьей-то дружбы, не унижаясь при этом? Кинуться на шею, может, следовало? Или предложить мётлы за вами таскать? - пальцы отводят упавшую на глаза светлую чёлку.
Рон моргает и спустя минуты три важно кивает: - А, ну да. Если выбирать между Креббом и Гарри, я бы тоже Гарри выбрал.
Милый, милый Рон. Я фыркаю и чуть не давлюсь бренди, Драко тоже хмыкает в свой стакан. Гермиона сосредоточенно молчит.
- Ладно, а тогда…, - Рон пытается концентрироваться, выходит не очень, - А Гермиона? Она же девчонка… Её-то за что было…экскор…оскорблять?..
- Как бы тебе объяснить? - Малфой смотрит в стол и молчит целых тысячу лет, потом говорит, обращаясь преимущественно к скатерти: - В таких случаях проще, когда девчонки заплетают косички. А за неимением их каждый выкручивается, как может.
Гермиона смотрит на Драко во все глаза, потом резко отворачивается. Я кидаю взгляд на Рона – но не уверен, что он слышал хоть что-нибудь, потому что, опустив подбородок и свесив рыжие волосы на нос, он сладко похрапывает, откинувшись на спинку стула.
Вечером следующего дня он мрачно кидает в сумку свои вещи. Гермиона на диванчике, глаза у неё подозрительно красные. Я сижу на подоконнике и качаю ногой. Через полчаса им отправляться в Нору, а настроение у обоих такое, что век бы друг друга не видели. Для рождественских каникул – самое оно.
Когда тяжёлое молчание становится почти осязаемым, появляется Драко – пришёл с ними попрощаться.
- Роон, откуда такой синяк шикарный? – он тянет слова и поднимает домиком брови, разглядывая подбитый Ронов глаз.
Угу, так он тебе и скажет. Можно подумать, я у него не спрашивал. Отмалчивается весь день.
Но я ошибаюсь – видимо, к вечеру настроение у Рона испортилось окончательно, и его со страшной силой тянет исповедаться. Он швыряет застёгнутую сумку к камину – туда, где уже стоит аккуратный рюкзачок Гермионы – и коротко говорит:
- С Морганом подрался.
Джефф Морган – здоровенный бугай, второе переиздание Кребба, улучшенное и дополненное. Преимущественно мускулатурой.
Я удивлённо интересуюсь, чего это Рону вдруг вздумалось? Рон мрачнеет ещё больше, мнётся, потом выдаёт:
- Да придурок он. Заявил, понимаешь, что ты – чёртов педик, что полтора года учимся – и за всё время у тебя ни одной подружки, ну и… в общем, я психанул и полез с кулаками.
Я молчу. Не спрашивай меня, пожалуйста, я не знаю, что сказать. Не знаю, честно. Но Рон не спрашивает.
- А в том, чтобы быть геем, разве есть что-то ненормальное? – голос у Драко такой спокойный, будничный, а я почему-то вздрагиваю и понимаю, что у меня похолодели подушечки пальцев.
- Да уж чего нормального-то, - буркает Рон и, давая понять, что разговор окончен, отходит к камину и садится на свою сумку.
Я так до сих пор и не поднял головы.
Потом мы скомкано прощаемся, и Гермиона с Роном исчезают в клубах летучего пороха.
Хочу остаться один. Пожалуйста, Драко, будь милосерден.
Он подходит ко мне и легонько хлопает по плечу:
- Если тебе интересно моё мнение, Гарри, то Рон – просто идиот. Я бы подбил ему второй глаз, да он вовремя смотался отсюда.
Я поднимаю глаза – лицо у Драко серьёзное, спокойное и…понимающее, да.
- Кстати, я тоже никуда не еду на каникулы. Так что предлагаю завтра прогуляться за рождественскими подарками, а то поздно будет. Я знаю одно место, отличный выбор, подходящие цены… Встречаемся у «Джерри» в двенадцать, идёт?
Ему что, плевать? Даже Рон шарахнулся только от одного предположения, что я… А Драко строит планы на завтра как ни в чём не бывало.
- Ладно, мне пора, - он подаёт мне руку, - и, знаешь, поменьше обращай внимания на всякие глупости.
Он уходит, а я не двигаюсь с места целую вечность, потом зачем-то налагаю на дверь запирающее заклятие и ничком падаю на кровать. Меня душат слёзы.
***
Спустя час я всё ещё не сплю. Можно злиться на Рона сколько угодно, но если бы не он, я бы так и не набрался смелости задать себе этот вопрос. Кто я?
Мне девятнадцать, и у меня до сих пор не было серьёзных отношений с девушками. Но и со своим полом тоже. Да мне, в принципе, и не до отношений было – сперва я регулярно мир спасал, потом усиленно занимался своим образованием. Все мои отношения – ночью под одеялом и исключительно с собственной рукой.
Мы живём с Роном в одной комнате, да и в общий душ я тоже хожу. Наверное, я бы почувствовал, что я… Даже про себя, не вслух, мне трудно произнести это слово – «гей».
***
А потом я сплю, и мне нехорошо. Я сбрасываю одеяло, жарко.
Я вижу огромный зал, гораздо больше, чем зал Хогвартса и наши университетские аудитории. Зал полон людей, они пялятся на меня и ехидно ухмыляются, и тычут пальцами, как будто увидали диковинную зверушку. Я начинаю медленно пятиться к выходу, и для них это – как сигнал к действию. Они встают со скамеек и движутся в мою сторону. Я чувствую ужас и губы у меня белые.
А потом за моей спиной резко открывается дверь, и чьи-то руки выдёргивают меня из зала, обнимают за плечо и талию и уводят оттуда. Я знаю, чьи это руки, я вцепляюсь в них изо всех сил и прижимаюсь к шершавой ткани мантии. И ещё я откуда-то знаю, как бьётся под нею сердце, и чьё оно. Слышу стон – мой? – и вдавливаюсь изо всех сил бёдрами. А потом его рука, прижатая к моему горячему паху, и мои мокрые ресницы, и снова стон, и движение руки – не останавливайся, и белый ослепительный взрыв в ладони. И я просыпаюсь.
«Ты только что кончил оттого, что представил на месте своей руки руку Снейпа. Я уже говорил, что ты придурок, Гарри? Да, и кажется, не один раз».
Волдеморт повержен, обучение в Хогвартсе закончено, можно строить новую жизнь. Но так ли просто это сделать, если в новой жизни тебе кого-то не хватает?
Роман || слэш || NC-17 || Глав: 16 || Размер: макси
Начало: 02.04.08 || Последнее обновление: 02.08.08
Давай попробуем просто жить
Глава 1. «Не стоит благодарности».
Лиловые тени накрывают Хогвартс с головой, солнце рыбкой заныривает за горизонт и, словно маггловские переводные картинки, на небе высвечиваются первые, еле заметные пока звёзды.
Я сижу за столом и гипнотизирую лежащий передо мною кусок пергамента. Не знаю, с чего начать, но в любом случае надо разделаться с этим поскорее.
и продолжение в коментах
«Дорогие дядя, тётя и Дадли!»
(Дорогие, как же. Да Дурслей удар хватит от одного только этого слова, не говоря уже о письме, которое будет доставлено совой, что само по себе уже преступление в их глазах. Надеюсь, содержание письма подсластит эту пилюлю).
«Я закончил обучение в Хогвартсе, и, поскольку уже достиг совершеннолетия, могу сам выбирать, что мне делать дальше».
Я тереблю кончиком пера верхнюю губу и пытаюсь собраться с мыслями. Никогда не умел писать писем даже близким людям. Тем более мне сложно писать Дурслям. Вздыхаю, и, решив поскорее избавиться от неприятной обязанности, строчу дальше.
«Я получил приглашение по окончании школы провести месяц в семье моего друга Рона Уизли, а затем планирую продолжить обучение, поселиться отдельно от вас и жить самостоятельно».
(Представляю, как они обрадуются такому повороту событий. Впрочем, я рад не меньше).
«На этом заканчиваю письмо, и спасибо за всё, что вы для меня сделали.
Г. Дж. Поттер».
Меня так и подмывает расшифровать, что я имею в виду под словами «спасибо за всё». Я вспоминаю чулан, обноски двоюродного братца, фиолетовую от гнева физиономию дяди Вернона, два листка салата в моей тарелке, визги тёти Петуньи, кулаки Дадли. Действительно, есть за что благодарить.
И если есть что-то положительное в том, что я завтра покидаю Хогвартс, так это возможность не возвращаться на Прайвет Драйв.
Запечатываю письмо и прогуливаюсь до совятни. Школьная почтовая сова получает положенное количество кнатов и снимается с места, зажав в клюве конверт.
Сегодня действительно последний день в стенах школы. Днём в Большом зале был торжественный обед, посвящённый окончанию экзаменов, а сейчас там же начинается выпускной бал. «Кавалеры приглашают дам, форма одежды – парадная мантия».
Мы с Роном, готовые к выходу, уже спустились в общую гостиную и болтаем в ожидании наших партнёрш. В гостиной пусто, все на балу. Рон пару минут сосредоточенно смотрит в огонь. Потом глубоко вздыхает и говорит, что хочет сегодня сделать то, на что раньше не решался. Потому что это наш последний вечер в школе, а значит, последний шанс.
Он спрашивает, был ли я когда-нибудь с девушкой, в смысле по-настоящему. Я загадочно молчу, пусть думает что хочет. По крайней мере, правду я говорить не собираюсь, засмеют. Рон пристал с расспросами, ему хочется повысить свой теоретический уровень с целью плавного перехода к практике. Подозреваю, что практиковаться он намерен сегодня же вечером. И даже знаю, с кем.
Вспоминаю всё, что слышал на эти темы от Симуса и Дина, стараюсь рассказывать тоном бывалого человека. Одновременно выражаю глубокое удивление тому факту, что шестой сын в семье до сих пор не просвещён старшими братьями. Рон говорит, что его всегда держали за маленького, а теперь он чувствует себя последним кретином и боится, что у него ничего не получится. В ответ сочувствую ему и Гермионе. Рон швыряет в меня ферзя, я уворачиваюсь, потом вскакиваю, и мы затеваем весёлую потасовку. Отдышавшись, Рон заводит старую пластинку по поводу «только-посмей-прикоснуться-к-Джинни». Всё-таки я перестарался, живописуя узнанные от парней подробности.
Успокаиваю его, что Джинни невинна как дитя. По крайней мере, я со своей стороны никаких поползновений не позволял. Хотя, добавляю я, не поручусь за других парней… Потасовка возобновляется…
После, когда мы, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, возвращаемся каждый в своё кресло, я говорю себе, что Рон действительно может быть совершенно спокоен насчёт меня и Джинни.
Дверь открывается, и на пороге появляются наши бальные партнёрши. Мы вскакиваем с кресел и идём к ним. Я подаю Джинни руку, она смущается и опускает ресницы в пол – откуда что взялось. Всего пару недель назад на тренировке так врезала мне бладжером по затылку, что искры посыпались, а потом ещё и смеялась, называя меня неуклюжим соплохвостом.
Сейчас же она стоит против меня с пунцовыми щеками и затейливыми локонами, и пальцы её в моих руках чуть дрожат. И в эту минуту я жалею, что не люблю её, и обещаю себе хотя бы попытаться. Наверное, это будет правильно. И, наверное, сложно найти девушку лучше Джинни. И она меня любит. И, в конце концов, у всех давно уже есть пары. Ты идиот, Гарри, тупой придурок…
Краем глаза я наблюдаю за Роном. Он обхватывает запястья Гермионы, сжимает, притягивает к себе, пристально смотрит ей в глаза, и, наверное, видит в них что-то такое, отчего начинает улыбаться, а потом тянется к ней и осторожно прикасается губами к её губам.
Я пытаюсь заглянуть в глаза Джинни – может быть, я тоже увижу что-то, отчего мне захочется притянуть её к себе… Глаза как глаза – большие, с рыжими крапинками, серьёзные. Я смотрю очень внимательно, но ничего в них не вижу и ничего не чувствую, даже сердце бьётся ровно, ни на секунду не чаще. Я поспешно целую её в щёку и выпускаю пальцы из рук.
Мы отходим к камину – нам неловко стоять около Рона с Гермионой и чувствовать себя третьими лишними – и не мешаем им целоваться. Наконец, они отрываются друг от друга, до невозможности счастливые, вспоминают о нас, смотрят, куда мы делись, и глаза у обоих затуманенные… Думаю, Рон зря переживает. Судя по Гермионе, всё у него сегодня получится.
Мы спохватывается, вручаем нашим дамам бутоньерки, которые тут же водружаются ими на запястья – и всё, мы выходим из гостиной. Я машинально подаю Джинни локоть, и пока мы идём по длинному коридору, в голове почему-то всплывает фраза, сказанная Роном. «Сегодня последний шанс сделать то, на что прежде не решался. Иначе будет уже поздно».
Входим в бальный зал, и окунаемся в шум, смех, шуршание мантий… Откуда-то сверху льётся музыка, исполняемая невидимым оркестром. Вместо тысячи парящих в воздухе свечей, обычно исполняющих роль люстр, сегодня повсюду порхают светящиеся разноцветные бабочки, за которыми шлейфом тянутся радужные дорожки искр. Стены затянуты волшебной тканью, Гермиона как-то рассказывала, что бывает такая. Если её заговоришь – она показывает то, что тебе хочется. Сегодня это картинки из школьной жизни, отображающие все семь лет жизни в Хогвартсе нынешних выпускников.
Профессор МакГонагалл кружится в объятиях Хагрида, он то и дело склоняется к ней и что-то шепчет на ухо, отчего она принимается хихикать и сбивается с ритма. Хагрид громко топает своими здоровенными башмаками, так что иногда заглушает музыку.
Почти рядом с ними мадам Помфри и мелко-мелко припрыгивающий Флитвик – тоже смеются.
Около нас Парвати пытается научить вальсировать какого-то старшекурсника из Равенкло, но мне хорошо видно, что он нарочно притворяется ради возможности лишний раз обнять её пониже спины.
Те, кто не танцует, либо разместились за столами с кружками и бокалами, либо расселись парочками в неосвещённых уголках зала, где их склонённые друг к другу головы периодически сливаются в один силуэт.
Рон сразу же сгребает Гермиону в охапку и тянет танцевать, вклиниваясь в толпу.
Я же осматриваюсь по сторонам, мне нужно кое-кого отыскать. Видимо, осматриваюсь я долго, потому что выражение лица Джинни становится задумчивым, а взгляд – изучающе-оценивающим. Через сто лет я всё-таки спохватываюсь и берусь принести что-нибудь выпить. Когда пробираюсь обратно, уже с балансирующими стаканами, попутно обвожу рассеянным взглядом танцующих, вглядываясь то в толпу, то по сторонам, и досадую.
Следующие минут двадцать занимаюсь тем же – сканирую столы, углы, лица, перемежая это занятие глотками виски.
Джинни сообщает, что чувствует себя по меньшей мере фестралом. Хотя, даже фестралов, в отличие от неё, от Джинни, я разглядеть в состоянии, и интересно, а кого это я высматриваю?
Да никого, ну что ты, и вообще, Джинни, дорогая, я болван, пойдём потанцуем.
Я подаю ей руку и деревянно обнимаю за талию, мы топчемся вокруг своей оси. Джинни поднимает глаза и пытается завести разговор, я что-то отвечаю, наверняка невпопад, потому что она перестаёт допрашивать меня, молча кладёт голову мне на плечо, прижимается щекой, закрывает глаза.
***
Я весь вечер изучаю толпу. Спустя час в голову заползает колючая мысль, что он решил не приходить. Я уже почти взбешён. Проходит довольно много времени, прежде чем он под руку с этой Уизли появляется-таки в дверном проёме.
От схлынувшего напряжения руки расслабляются и начинают чуть дрожать, и я сцепляю пальцы меж собой, ставя эту конструкцию на стол.
Весь следующий час я занят тем, что сверлю Поттера глазами. Когда он окидывает зал и его взгляд случайно проскальзывает близко от меня, я опускаю голову вниз. Хотя уверен, что отыскать меня в тёмном углу почти невозможно – он не освещается, и всполохи огней бабочек не долетают сюда.
Хотелось бы мне знать, кого он разыскивает.
Одним глотком приканчиваю порцию огневиски, ставлю стакан на стол, размахиваюсь – и он стремительно скользит по поверхности, замирая как вкопанный на краю.
Когда он возвращается ко мне, наполненный заново, я делаю изрядный глоток пересохшими губами.
Просто здесь очень жарко, в этом всё дело.
Расстёгиваю ворот мантии и ослабляю узел галстука.
Поттер танцует с девчонкой Уизли, они о чём-то разговаривают. Потом она прижимается к нему, и мои пальцы сминают ткань мантии. Когда они поворачиваются ко мне спиной – я поднимаю глаза от стакана и смотрю на него.
Вдруг он резко оборачивается в мою сторону и вглядывается в край стола, за которым я сижу. Я быстро опускаю голову, так, что волосы взмахивают в воздухе, и скрещиваю руки на груди.
Сквозь свешивающиеся на глаза пряди волос наблюдаю, как Поттер берёт девчонку за руку, куда-то уводит, а потом широким шагом направляется к моему столу. По мере приближения шаг замедляется и почти сбивается. Но он подходит ко мне почти вплотную.
Поднимаю глаза, изображаю сфинкса и молча жду.
Поттер смотрит так, что я не уверен, хочу ли узнать, зачем он подошёл. От него пахнет алкоголем и почему-то полынью. Я увлечённо разглядываю складки на его мантии. Потом мне осточертевает этот спектакль, как осточертевал сам Поттер на протяжении семи лет, и я вздёргиваю брови, наклоняю голову вбок и изображаю лицом «Ну и что ты там хочешь мне сказать?».
– Про… профессор, - выдавливает он, и зачем-то добавляет: - Сэр.
Я – весь внимание, даже голову наклонил ещё сильнее.
– Вы знаете, что завтра все ученики разъезжаются по домам?
Молча киваю. Я не собираюсь изображать светскую беседу. Я его сюда не звал, пусть теперь сам выкручивается.
- Наверное, мы больше не увидимся.
«Я сейчас разрыдаюсь, Поттер».
Он хорошо улавливает моё настроение. Ещё лучше читает то, что написано у меня на лице. А потому тон его превращается из серьёзного в издевательский:
- И знаете, по такому случаю не могу отказать себе в удовольствии задать вам один вопрос. Почему вы меня так ненавидите, профессор? Что я вам сделал?! Семь лет пытаюсь понять, почему такие, как вы, считают себя вправе отравлять людям жизнь!
Голос его идёт по нарастающей. Ещё немного – и он заорёт.
- Поттер, вы пьяны. Идите, приведите себя в порядок, - выплёвываю слова медленно и равнодушно.
- И это всё, что вы можете мне сказать?
- Вас не касается, кому и что мне говорить.
- Что ж… Очень жаль. Но я хотя бы попытался. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.
Сверлю взглядом его удаляющуюся спину. «Взаимно, Поттер, взаимно».
***
Я нахожу его внезапно. Мы танцуем с Джинни, и я как-то вдруг понимаю, где он. Всматриваюсь, не вижу, но знаю – он сидит там. Отстраняюсь от Джинни и, сдерживая шаг, насколько это возможно, направляюсь в его сторону. Не успеваю даже собраться с мыслями.
На расстоянии всё кажется проще и легче, но когда вот так, лицом к лицу – понимаешь, что в твоём плане не просто прореха, а огромная, неустранимая дыра. Проще выбросить, чем пытаться залатать.
И, стоя перед Снейпом, я совершенно чётко осознаю, что не в состоянии произнести ни звука, потому что не думал, насколько это будет сложно. И все слова, которые я много дней проговаривал про себя, казавшиеся такими правильными и нужными, рассыпаются в пыль.
А ещё я осознаю, что стою, как полный придурок, лишний раз подтверждая его мнение обо мне.
Убить себя готов.
«А ты думал, будет легко? Да, думал. Я думал, что испытывать благодарность, и выражать её – это почти одно и тоже. Невысказанные слова жгли меня, я хотел, чтобы он их услышал. Пусть он ненавидит меня, плевать. Я хотел сделать это не для него. Для себя. Просто подойти и сказать «Спасибо» – за то, что спас тогда мою шкуру».
Он сверлит меня глазами.
И я понимаю, что нельзя испытывать его терпение так долго.
Поэтому открываю рот и…
Да, зря я всё это начал.
Потому что он размазал меня по стенке. Легко и изящно. Профессионально. У него богатый опыт по этой части относительно меня.
У меня ещё хватает сил повернуться и уйти, хотя больше всего на свете я хочу врезать ему между глаз.
Потом я сижу за столиком и банально надираюсь. «Поттер, вы пьяны». Нет, профессор, но я работаю над этим.
Собственно, ничего необычного и не произошло, Гарри. Ты ожидал чего-то другого? Да, ожидал. После того, как он спас меня, вытащил, выволок на себе – тогда, два месяца назад. Когда те, кто дрался бок о бок со мною, полегли – кто раненый, кто убитый, и над землёй дрожало красное марево, и запах крови, смешиваясь с запахом земли, бил в ноздри, лишая последних сил… Когда Волдеморт уже предвкушал победу, вскидывая в нетерпении хищные пальцы и занося палочку над головой, когда Авада вырвалась наружу, и не было сил сделать даже шаг в сторону…
Снейп появился словно из ниоткуда, из воздуха, и всё произошло одновременно. Его прыжок, захват моего плеча, толчок, падение по дуге, взорвавшееся где-то за спиной Третье Непростительное заклятие, моя рука, целящаяся в Тёмного Лорда, и – моя ответная Авада Кедавра.
Потом – тишина до звона в ушах, и единственный звук в ней – шорох мантии оседающего на землю Волдеморта. И осознание того, что всё закончилось.
Потом чьи-то руки с силой обхватывают меня за плечи, притягивают к себе, обнимают, щека ощущает шершавость мантии и биение сердца под нею – и мне спокойно и хорошо, и это – последнее, что я чувствую перед тем, как потерять сознание.
А потом два месяца я ищу предлога поговорить со Снейпом, а он не даёт его – ни малейшего.
***
Второй час я сижу себе тихонько в углу и глушу виски. Этой скотине назло. Не хочет он со мной разговаривать, видите ли.
Потом я вижу Джинни, она качает головой и берёт меня за руку. Её лицо то удаляется, то приближается, плавает перед глазами. Я отталкиваю её. Не хочу никуда идти. Оставьте меня, вы, все.
Джинни исчезает, её сменяет Рон, он на что-то сердит. Наверное, на то, как я обошёлся с его сестрой.
Мне иногда кажется, что я в тысячу раз старше Рона. Он как ребёнок, который согласен видеть мир только таким, каким ему хочется. И обижается на этот мир и его обитателей всякий раз, когда они не оправдывают его ожиданий.
Если бы он был хоть немного сообразительнее, он бы понял, что самое лучшее сейчас – это тихо уйти. Джинни, например, так и сделала.
Но нет, он пытается отодвинуть мой стакан. На это я перехватываю его кисть и заламываю за спину. Что, так трудно не лезть ко мне?!
А потом… Потом перед глазами мелькают какие-то пятна, и чья-то рука берёт меня за плечи, и она почему-то смутно знакома. Я замираю. Вглядываюсь перед собой. Натыкаюсь на сведённые брови и чёрные, во всю радужку, зрачки.
- Идёмте, Поттер, - спокойно так, уверенно.
- Куда?
Снейп не отвечает, а просто уводит меня из зала. И я не понимаю, почему я не сопротивляюсь.
За дверью я пару раз пытаюсь вывернуться, но не слишком усердствую, так, скорее для приличия. Он держит меня крепко, одна рука на плече, другая вокруг талии. Потом он наклоняется ко мне и усмехается прямо в волосы: - Всё-таки Вы напились, Поттер. «Усмехающийся Снейп!»
И с этой мыслью я наконец-то отрубаюсь.
***
Я втаскиваю этого латентного алкоголика в своё обиталище. Не тащить же его было, в самом деле, несколько этажей в башню, на себе. Я ещё жить хочу, и желательно не согнутым в три погибели. Сваливаю его на постель, у меня нет гостевых спален (а если бы и была, не уверен, что у меня сейчас гости), не на пол же его класть… хотя… Я отгоняю заманчивую мысль и утираю капли пота со лба. Тяжёлый же всё-таки.
Кое-как стаскиваю с Поттера ботинки, мантию, рубаху, снимаю очки. Пару секунд размышляю, и брюки всё-таки решаю не трогать. Набрасываю сверху плед, отхожу на два шага в сторону и любуюсь делом своих рук: на моей кровати, уткнувшись лицом в подушку, спит мертвецки пьяная персональная головная боль профессора зелий.
Кривлюсь от переизбытка альтруизма. Затем иду к посудному шкафу – мне просто необходимо выпить.
Виски из моих личных запасов против тех, что подают в Хогвартсе – небо и земля. Я делаю глоток, медленно и с удовольствием пропускаю дорожкой в горло и усаживаюсь перед огнём.
Спать не хочется совершенно, да и негде теперь.
В камине пляшут языки пламени, и точно такой же формы, только увеличенные, мерцают их тени на стене. Это завораживает и позволяет мыслям не толпиться в голове и не требовать их немедленного обдумывания. И это хорошо, поскольку думать о сегодняшнем я не желаю категорически.
Протягиваю руку к каминной полке и беру сигарету. Затягиваюсь с наслаждением – всё-таки напряжение сказывается. Посмотреть на меня со стороны – сидит человек перед камином, в одной руке бокал, другая держит в оттянутых пальцах сигарету… Идиллия. Если не считать одной проблемы. Маленькой такой проблемы, почти с меня весом и ростом, занимающей мою кровать и голову. Всё-таки добро наказуемо, даже если делается редко и в виде исключения. Что стоило оставить Поттера там? Пусть бы передрался хоть со всеми гриффиндорцами – не жалко… Так нет, потянуло тебя решать не свои проблемы, вот и получай.
Стоп, не думать, просто тупо смотреть на языки пламени.
***
В моём камине почти всегда горит огонь, даже если меня нет в комнате. Подземелья – не лучшее место для жительства. Мне кажется, если камин не будет зажжен, здесь вмиг выморозит всё так, что потом год не отогреешься.
Холод преследует меня с детства. Там, откуда я родом – промозглые серые утра, сочащееся влагой низкое небо, тучи с прорехами, сквозь которые редко проглядывает солнце, а по большей части три четверти года из этих прорех льёт дождь или валит снег… Всегда холодно.
Вересковые пустоши, в кольцо которых заключён наш дом, колышут ветра, не лёгкие и игривые, а заунывные и монотонные.
Начиная с конца лета мёрзнут руки, и привычка складывать ладони, сцеплять пальцы, словно грея их друг о друга – именно оттуда.
В доме едва ли теплее, чем на улице. Продуваемый со всех четырёх сторон, он даже внешне всегда производил гнетущее впечатление. Камины топили редко, и по ночам порой сводило руки, а зубы выстукивали барабанную дробь. Может, мои родители были бедны? Не знаю, со мною вообще редко разговаривали, и ещё реже – на такие темы. Как только я достиг совершеннолетия, я ни разу не приблизился к своему проклятому дому и не видел родителей. Когда их не стало, я не пожелал выяснять вопросы наследства. Теперь мне ничего от них не надо.
Да, в доме всегда было холодно. Мать обращалась ко мне сквозь сжатые зубы, словно челюсти у неё были сведены морозом. Но чаще всего она просто окидывала меня взглядом – свинцово-серым, как ноябрьское небо, и таким же пустым.
Отец появлялся редко, и в эти дни мать приказывала мне не высовываться из своей комнаты без надобности. Я плохо его помню, ещё хуже, чем мать. От него всегда веяло холодом и брезгливостью, когда взгляд вдруг упирался в нас с матерью. Помнится, он вроде бы был довольно статен и красив – высокий, темноволосый, причудливо изогнутые губы, под тонким изломом бровей глубоко посаженные антрацитово-чёрные глаза, всегда поднятый подбородок… На его фоне мать казалась нелепым, блёклым, невесть как оказавшимся рядом с ним существом. Отца, наверное, тоже занимал этот вопрос, судя по его поведению. Меня же он не замечал вовсе. Его главным занятием, когда он всё-таки появлялся дома, было выяснять отношения с матерью. Он делал это всегда громко, с осознанием собственного превосходства и правоты, мать тихо и нудно оправдывалась, иногда переходя на заискивающий тон. Она смотрела ему в глаза, цепляясь пальцами за края его одежды, а он брезгливо выдёргивал ткань из её рук, и периодически его крик срывался на визг. Я в такие моменты чаще всего сидел, забившись под стол или в угол. Меня не замечали, а если замечали, то присутствие моё их не трогало.
Потом отец всё-таки хлопал дверью, и мы снова оставались одни. Мне уже было привычно не плакать, не приставать к матери с вопросами, не подходить вообще. Я имел достаточно опыта, чтобы вести себя так, как нужно.
В раннем детстве меня это мучило. Я сотни раз пытался понять, что во мне не так, почему даже мать, глядя на меня, кривит губы и сужает глаза.
Я отчаянно хотел, чтобы меня – нет, даже не любили, а хотя бы просто замечали, интересовались мною. Брали за руку, когда мы куда-то идём, шептали в макушку какие-то слова – всё равно какие – когда укладывали спать, ласково журили за шалости… Хотя я не шалил. Да и спать укладывался всегда сам.
В постели я долго ворочался, стараясь согреться, подтыкал края тонкого одеяла под себя, подгибал коленки к животу и обхватывал их руками… И думал. Вообще, думать – это единственное, чем я мог заниматься без ограничений и сколь угодно долго и плодотворно. Мысли мои, никем не контролируемые и не направляемые, а потому текущие бурно и свободно, словно вода в половодье, могли уносить меня куда угодно – и я был им благодарен за это.
Я закрывал глаза, едва голова касалась тощей подушки – и мечтал.
Мне грезился аромат цветов апельсина, усыпающих лакированную шапку дерева; волнуемые морским бризом, они чуть заметно трепетали и нашёптывали свои тайны прямо мне в ухо.
Я видел сирень, широко опоясывавшую зелёную изгородь; её соцветия, все сплошь состоящие из пяти лепестков, покачивались в загадочном танце, кивая мне приветливо и тепло, и солнечные блики плясали на кончиках листьев.
Я слышал пение птиц, названия которым не знал, и ощущал, как моя ладонь берёт полную горсть нагретого солнцем песка, пропуская его сквозь пальцы невесомой струёй…
И постепенно мне становилось тепло, так, что я мог разжать руки и колени, тело переставало дрожать и, расслабленный, я, наконец, засыпал.
Когда из Хогвартса пришло письмо, я немного испугался – а вдруг родители не захотят отдавать меня туда. Но переживал я напрасно – они, я так думаю, были рады отделаться от меня. Мне справили одежду. Отец так и сказал, впервые за всю жизнь упоминая меня в разговоре: «Надо справить ему мантию». Справить. Не купить, не заказать, не сшить. Потом мне «справили» учебники. Всё это – от мантии до учебников и сумки – было подержанное, с потрёпанными краями. Может быть, матери и правда не хватало денег, а может, на меня просто не захотели тратиться.
Но я всё равно был рад. Вырваться из промозглого дома, не ощущать на себе холодный взгляд материнских глаз, не дрожать по ночам. Не быть нелюбимым. Вот что для меня означало приглашение в Хогвартс.
А ещё у меня там появятся друзья, иначе и быть не может. И я кому-то обязательно буду нужен.
До одиннадцати лет я был именно таким – слюнявым и сентиментальным ублюдком. Потом, по счастью, всё прошло.
Прошло прямо на вокзале Кингс-Кросс.
Я стоял один со своим потрёпанным багажом, а вокруг меня шумела толпа. Всех детей провожали родители, были слёзы и поцелуи, и объятия, и улыбки, и обещания писать часто-часто.
На меня периодически косились, взгляды окидывали мою фигуру в нелепой старомодной накидке и угрюмое лицо – и больше уже не возвращались ко мне.
В вагоне я долго не мог найти свободное место – куда бы я ни заглянул, мне везде отвечали: - Занято. Когда я, наконец, понял, в чём дело – я добежал до самого конца вагона, закрыл лицо ладонями и разрыдался. По счастью, рядом никого не было. Потом я встал, провёл пальцами по щекам, отёр мокрые ладони о свою уродливую накидку. Я знал, что плачу в последний раз.
Ближайшее ко мне купе оказалось свободным, я затащил вещи и паровоз дал свисток.
Ко мне кто-то заглядывал, но я холодно отвечал, что мест нет. Двухчасовой перестук колёс – именно столько мне понадобилось, чтобы повзрослеть.
С поезда я сходил совсем другим человеком.
Последующие семь лет только сформировали меня окончательно, отшлифовали и сделали прочнее. Я никогда не вспоминал того, что было со мною до одиннадцатилетия, потому что презирал себя – того. Мечтающего и неуверенного в себе, ищущего чьего-то расположения, зависимого. Не знавшего, что привязываться к кому-то, а уж тем более искать любви или любить – удел идиотов, или гриффиндорцев, что почти одно и то же. Не ведавшего, что сила – в тебе самом, нужно только уметь правильно ею распоряжаться.
Домой я ездил неохотно и только на летние каникулы. По приезде забирался в свою комнату и читал, читал, всё время читал. Меня не трогали, а большего мне было не нужно.
Единственное, что напоминало мне о маленьком слюнявом ублюдке из прошлого – это пронизывающий холод, продолжавший царить в доме. Но, слава Мерлину, я вырос, и взять с каминной полки зажигалку не составляло для меня труда – достаточно было всего один раз полоснуть глазами по лицу недовольно кривящейся матери, и больше со мной не спорили. Я разжигал во всём доме камины и уходил в свою комнату.
Я и теперь почти никогда не гашу огня, я люблю, когда тепло и ненавижу холод.
***
Я просыпаюсь от головной боли и странного ощущения, что меня рассматривают. Делаю машинальный жест рукой – и не нахожу свои очки. Да и сама тумбочка тоже куда-то исчезла. И, по-моему… кровать тоже немного не моя. Продолжаю шарить руками в воздухе, одновременно подозревая себя в тихом помешательстве.
- Справа на полке, – лаконично сообщают мне откуда-то из глубины комнаты.
Беру очки, всматриваюсь, и меня тихо накрывает волной ужаса. Трясу головой, потому что, очевидно, я не совсем проснулся, но кроме усиления головной боли, ударяющей по вискам, ничего не меняется: я, в одних только брюках, с бьющимся в голове квоффлом и пустыней Сахарой во рту, сижу на кровати в комнате профессора зельеварения, а сам он только что встал с кресла и наливает из какой-то склянки тягучую жидкость.
Мне тоже хочется стать склянкой, чтобы разбиться на мелкие осколки.
Снейп подходит и протягивает мне чашку.
Я мотаю головой, отчего мне делается только хуже.
- Берите. Травить вас никто не собирается.
- Что это? – губы сухие и шевелятся с трудом.
- Антидот, – спокойно сообщает профессор, и мстительно добавляет: – Не умеете пить – не стоило и браться.
Я чему-то киваю – то ли тому, что да, не умею, то ли его праву быть мстительным – и глотаю отвар.
Стук квоффла по ушам становится глуше и постепенно сходит на нет. Мне легче. Но благодарить не собираюсь, проходили уже.
Молча отдаю чашку Снейпу, натягиваю плед до подбородка, сгибаю колени, обхватывая их руками, и интересуюсь:
- Какого чёрта?
«Какого чёрта я тут делаю, какого чёрта вы меня приволокли в вашу комнату, какого чёрта я валяюсь тут практически раздетым – на ваш выбор, профессор, ответьте хоть на какой-нибудь вопрос».
Снейп отходит к камину, закуривает и почти ласково, как обращаются с ребёнком-идиотом, сообщает:
- А вы помните, что случилось? Вы практически подрались с мистером Уизли. Других преподавателей поблизости не оказалось. Что, мне следовало дождаться скандала на выпускном?
- А сюда-то почему? – без особого почтения спрашиваю я, обводя руками комнату.
- Если вы считаете, что я получил удовольствие от вашего общества, Поттер, – вздыхает Снейп, – то вы глубоко заблуждаетесь, равно как заблуждаетесь, будто я стану разносить подгулявших студентов по комнатам, словно портье в дешёвом мотеле.
Я не нахожусь что сказать. Мне надо бы убраться отсюда как можно скорее, пока он сам не догадался меня выгнать, но я почему-то медлю… Эта комната, погружённая в полумрак, сигарета, зажатая в тонких пальцах, уставший Снейп, полуприкрывший глаза – всё кажется таким нереальным… На какую-то долю секунды мелькает мысль, что захоти я поговорить с ним сейчас – он выслушал бы. И я, не опускаясь до идиотского «Почему вы меня так ненавидите?», постарался бы спокойно сказать то, что давно собирался. Я уже почти открываю рот, но Снейп опережает: - Вам пора, Поттер, - и выходит из комнаты, чтобы я оделся.
Глава 2. «А потом я засну…»
читать дальше
И тогда он стал являться мне во сне. Звучит, как фраза из дешёвого романа, но именно так всё и было. Как начался новый учебный год – так и стал являться.
Я опускал голову на подушку – и он тут как тут. Он не пытался заводить со мной разговоров, просто упорно вламывался в каждый мой сон. Проходил в кабинет зельеварения и присаживался на край парты. Молча смотрел на меня и укоряюще качал головой, и его пальцы были перемазаны чернилами. А бывало, что я видел его у озера – там, где он любил готовиться к экзаменам. Он сидел, прислонившись к дереву, и ветер листал его учебник.
читать дальше
Иногда, впрочем, мне снился не он сам, а его тетрадки и свитки с домашними работами - неустоявшийся почерк с неизменно загибающейся кверху строчкой, почти всегда перечёрканный моими правками и комментариями.
Я психовал и срывал злость на учениках. Я бесился и пытался с этим бороться. Не ложился допоздна, чтобы как следует устать и не видеть сновидений – не особенно помогало. Как-то я даже сварил себе зелье, но, видимо, что-то не так рассчитал – и провёл весёленькую ночку, выслушивая во сне всё, что он обо мне думает. А думал он много интересного, самые приличные слова были – гад, сволочь и скотина.
Я принял этот провал и выбросил флакон с зельем.
Пытался однажды говорить с ним, но он упорно существовал автономно от меня в моих же собственных снах – и я ничего не мог поделать, только смотреть.
Поттер на квиддичном матче. Поттер, разворачивающий лакричный леденец. Поттер, проливающий мимо котла настойку асфоделя. Поттер, танцующий с девчонкой Уизли. Поттер, спящий на моей кровати, уткнувшись лицом в подушку.
А потом я стал ложиться на час раньше.
***
Прижимаю палец к заиндевевшему стеклу, и в постепенно вытаивающем пятачке появляется кусок сквера, запорошенные скамейки, цепочка следов на снегу… В канун этого Рождества в Лондоне непривычно морозно, ничего похожего на обычные мягкие, почти бесснежные зимы.
Сижу, забравшись с ногами на подоконник, на коленях – «Пластичность и упругость пространства», моя персональная библия до конца этой сессии, в кружке дымится горячий чай – мята и жасмин.
Завтра экзамен по физике трансфигурации, а потом – рождественские каникулы. Ехать мне некуда, с жильём я так и не определился, разве что к Дурслям нагрянуть… Да ладно, пусть живут спокойно. И я тоже.
Рон наверняка заберёт Гермиону с собой в Нору, как же, всё-таки официальная невеста, помолвлены больше года. А я лучше останусь здесь, в общежитии своего факультета, в нашей с Роном комнате. Будет хотя бы время просто погулять по городу, потому что за полтора года, с самого начала учёбы в университете, не так часто выдаётся свободное время.
Полтора года… Иногда мне кажется, что прошла вечность, а иногда, что мгновение, с того момента, как мы покинули стены Хогвартса.
Мы аппарировали из почтового отделения Хогсмита, и уже спустя минуту нас, пыльных, растрёпанных, ещё не осознавших окончательно, что Хогвартс позади, обнимает миссис Уизли, а рядом с нею – Артур, ждёт своей очереди, чтобы пожать нам руки.
Потом я размахиваюсь и кидаю свою школьную сумку куда подальше.
А потом дни проходят в ничегонеделаньи и блаженном тумане.
Ну а дальше мы отправляем свои резюме с результатами экзаменов в Лондонский Университет Высших Магических Искусств и ждём ответа.
Я немного переживаю, Гермиона тоже, хотя я уверен, ей придёт приглашение на все имеющиеся в университете факультеты. Рону всё равно, будь его воля, он бы вообще никуда не поступал, а пошёл работать к близнецам, их дело в последнее время растёт как на дрожжах.
***
Сквозь подтаявший пятачок в оконном стекле я вижу подошедших к общежитию Гермиону и Рона. Они стоят, обнявшись, и долго целуются. Опять гуляли весь день, а завтра экзамен. Ладно, Гермиона может вообще не готовиться, и всё равно сдаст отлично, а вот Рон…
Над их головами сгущаются первые сумерки и тихо падают снежинки.
А потом в спину Рона ударяет увесистый комок снега. Объятия разжаты, Рон хмурится и оглядывается назад. И получает ещё один комок – уже в лицо. Отплёвывается от снега и отряхивает пальто. Гермиона вглядывается куда-то, пытаясь рассмотреть нападающего. Спустя минуту губы её растягиваются в улыбке, она дёргает Рона за рукав и что-то быстро говорит, одновременно показывая рукой куда-то вперёд. Мгновение – и мне уже видно бегущего Драко, подошвы ботинок на ходу притормаживают и скользят по снегу… Рон раскрывает руки и не даёт ему упасть на заснеженную аллею, только полы развевающегося пальто прочерчивают на снегу запятые. Малфой восстанавливает равновесие, и Рон обхватывает его через спину, подсекает ногу и пытается повалить в сугроб. Гермиона хохочет. Драко выворачивается из рук Рона (кто бы сомневался в его способностях выкручиваться из любой ситуации), обращает к нему открытые ладони – миротворческий жест, улыбается, потом отряхивает пальто и брюки от снежной пыли.
Ещё полтора года назад я бы – нет, даже не удивился – я бы решил, что я наконец-то спятил. Я бы сжал кулаки и кинулся вниз с намерением отпинать наглого слизеринца.
А сейчас я улыбаюсь и наблюдаю, как Драко, отряхнув одежду, непонятным образом оставаясь при этом элегантным, смеётся и протягивает Рону руку, и пожимает её, а потом с галантностью, которой не научишься за всю жизнь, если она не врождённая, касается губами пальцев Гермионы, легко склоняясь в полупоклоне.
Сейчас я и не вспомню, в какой момент наша тройка превратилась в четвёрку. Просто это случилось, и всё.
Прошлогодний сентябрь, первый курс университета, мы с Роном прицепляем новенькие значки факультета Высших магических заклятий, счастливая Гермиона носится по книжным магазинам и тоннами закупает пергаментные свитки и перья-самописки.
После первой учебной недели мы назначаем встречу в студенческом баре – главный корпус, центральная башня, двенадцатый этаж.
Пунктуальная Гермиона серьёзно опаздывает.
- Наверняка с первого же дня попросила себе дополнительные лекции, – гадает Рон.
- Давай лучше сходим в общежитие девушек, может быть, там что-то знают?
Рон уже начал приподниматься из-за столика, и тут лицо его темнеет: - Какого… Что за…, - и, не договорив, даже забыв закрыть рот, он оседает обратно в кресло.
К нам подходит Гермиона в компании Драко Малфоя.
Немая сцена.
Они садятся за столик, Гермиона смущена, но в глазах читается вызов. На лице Малфоя не читается ничего – скрестил руки на груди и смотрит в себя.
Молчание затягивается, и он заполняет паузу – взмахивает рукой и что-то заказывает возникшему из воздуха официанту.
Гермиона теребит волосы: - Гарри, Рон, …мы вот тут… ну…, - и впервые в жизни не находится что сказать. Рон насупился и сжимает кулаки. Я с трудом подавляю желание выкинуть Малфоя из-за нашего столика.
Мы, конечно, знали, что он учится на факультете Магического права – там же, где и Гермиона, но думали, она его в упор не замечает.
Материализуется официант, перед нами возникают четыре бокала.
- Предлагаю отметить начало учёбы в университете, - этот поганец говорит так, словно мы с ним лучшие друзья.
Рон вскинулся, но Гермиона кладёт руку ему на плечо: - Я прошу тебя. И тебя, Гарри. Давайте не будем устраивать здесь драку. Обещаю, что объясню вам всё, но потом.
Потом…
А что потом?
А потом, собственно, никакие объяснения уже не понадобились. Просто через полчаса, час, не знаю, через сколько времени, оказалось, что – если постараться – с Малфоем можно разговаривать, не опускаясь до склок.
А потом оказалось, что, вообще-то, разговаривать с ним даже… интересно.
А потом мы договорились, что через неделю снова здесь встретимся, вчетвером.
Драко непостижимо быстро вклинился в нашу компанию и занял в ней какую-то свою нишу, словно нам не хватало именно его. Он приходил, взмахивал светлой чёлкой, улыбался… То есть делал всё то, что и большинство людей, но эффект был убойный. Как-то я сказал ему, что с его обаянием он мог бы не изображать из себя придурка все семь лет в Хогвартсе. Он усмехнулся: - Тогда было бы скучно жить.
Троица под окном, наконец, прощается. Гермиона машет рукой и идёт в сторону общежития девушек, Рон мне уже не виден – очевидно, поднимается по лестницам и через пару минут будет здесь. Драко медлит, потом догоняет Гермиону и берёт за локоть. Снимает свой шарф и повязывает поверх её воротника. Их профили на мгновение замирают, потом он смахивает снежинки с её волос, они поворачиваются ко мне спинами и он провожает её до дверей общежития.
Стук двери в прихожей – пришёл Рон. Я спрыгиваю с подоконника и иду навстречу.
***
Это случилось в прошлом году в конце октября. Я шёл по улице где-то в маггловской части Лондона. Бездумно, бесцельно – просто брёл наугад, рассматривая толпу. Моросил дождь, было ветрено. Я поднял воротник и спрятал руки в карманы. Плащи под зонтами ёжились и ускоряли шаг. Небо рисковало свалиться им на головы.
Справа показалась неоновая вывеска – какое-то маленькое кафе. Я толкнул дверь и сел за столик у исплаканного окна. Мне было никак – я весь промок, но это меня не трогало.
Пахло кофе и свежей сдобой, и это было как-то неправильно, нечестно – вдыхать эти одуряющие ароматы, когда на душе так серо.
Гермиона называла моё состояние осенней хандрой, а Рон считал, что всё дело в разлуке с Джинни.
Джинни… Миссис Уизли до сих пор уверена, что не сегодня-завтра я сделаю ей предложение. А сама Джинни слишком умная девочка. «Я всё понимаю, Гарри».
Она пришла ко мне в первую же ночь, что мы провели в Норе после Хогвартса. Просто тихо скрипнула дверь, и она, чуть дрожащая, в тонкой белой сорочке, скользнула ко мне под одеяло. Я не поцеловал её, даже не повернулся к ней лицом, а только притянул к себе и баюкал как ребёнка. Это было горько, но я решил, что лгать было бы ещё хуже. «Джинни, я не могу». «Я всё понимаю». Ничего она не понимала, на самом-то деле.
И это поганое состояние, когда ты ничего не хочешь, наверное, тогда оно и поселилось, где-то под солнечным сплетением.
А потом – сентябрь, Лондон и университет, и чего-то недостаёт.
Дождь всё льёт и льёт, за окном мелькают пальто и накидки, руки в перчатках удерживают зонты, забрызганные ботинки огибают лужи, и спины, спины… Спина. Чья-то знакомая осанка и походка. Он идёт так же медленно, как полчаса назад шёл я сам. У него тоже нет зонта, и чёрные волосы его, наверное, промокли насквозь, и с них стекают капли ему на плечи. Плечи. Они тоже знакомы. Человек повернул за угол, и в этот самый момент я на долю секунды увидел его профиль. Твёрдый подбородок, сжатые губы и нос… его нос.
Я вскакиваю с места, рука путается в кармане, вытаскивая смятые бумажки, и не может выпутаться. Наконец, я бросаю купюры на столик, даже не посмотрев, сколько там, чуть не сшибаю по дороге официантку, выбегаю из кофейни.
Нога сразу же попала в глубокую лужу, но плевать. Потом ещё две, три, четыре лужи… Заворачиваю за угол.
Конечно, человека нигде уже не было. Не понимаю, с чего я сорвался бежать. Что бы я сделал, если бы догнал его?
Дождь, льёт такой дождь… Волосы снова сырые. Я стою, не двигаясь, и, по-моему, начинаю глупо улыбаться. «Он где-то в Лондоне, мы ходим по одним улицам и мокнем под одним дождём».
Не знаю, почему это на меня так подействовало. Я уверен, что никогда не думал о встрече с ним, и уж тем более – глупость какая – не скучал по нему. Точно уверен.
С тех пор я часто гуляю по Лондону – один, руки в карманы, поднять воротник, скользить глазами по каменным стенам домов, по витринам лавочек, остановиться около уличного музыканта, постоять на мосту, глядя на серую рябь воды.
Я брожу по улицам и смотрю на лица.
Если в жизни нет смысла, нужно просто его придумать, ведь правда же?
***
- Стебли гималайского драконника, лапчатый пион, масло ветивера, пыльца жимолости – да крышку подберите поплотнее, разлетится, - расплачиваюсь и выхожу из лавки.
Мой дом неподалёку, четверть часа ходьбы.
Нагруженный пакетами, вхожу в дверь и сваливаю их прямо на пол в прихожей.
Стаскиваю с замёрзших рук перчатки и снимаю мокрое от снега пальто.
После сижу перед камином и просматриваю почту. Пара журналов, газеты, приглашение в Женеву – конференция зельеваров Европы, рождественская открытка от МакГонагалл – в трогательных хвойных веночках серебряно позвякивают ёлочные шарики. Я представляю строгую Минерву, старательно выводящую палочкой эти шарики – и против воли улыбаюсь. Ещё один конверт – фамильный, вензеля в виде переплетённых змей, аккуратный почерк на гербовой малфоевской бумаге. Это от Драко. Предлагает, раз уж я в Лондоне на Рождественские каникулы, как-нибудь встретиться. Отвечаю, что не против, конечно.
Я действительно буду рад его видеть. Жаль, за последние полтора года мы чаще обмениваемся письмами, чем видимся лично.
Как он справляется, интересно, без своих дружков, с гриффиндорской троицей? Надеюсь, они хотя бы не на одном факультете с Поттером.
Поттер.
Однажды я его видел здесь, в Лондоне.
Прошлая осень. Я только что купил этот дом – просто надо же где-то быть по выходным, особенно теперь, когда всё спокойно и нет необходимости в дополнительных мерах защиты Хогвартса.
Шёл дождь, и было воскресенье. Около какого-то кафе моя нога зачерпнула полботинка воды из глубокой лужи. Чертыхаюсь, останавливаюсь и смотрю по сторонам. За столиком у самого окна – я стою так близко, что могу коснуться стекла рукой – его лицо. Он задумался, опустив подбородок на сцепленные пальцы рук. С волос стекают капли – наверное, он тоже побывал под этим дождём.
Когда я всё-таки разворачиваюсь и иду прочь, мне хочется вернуться, толкнуть дверь, подойти к его столику. «Здравствуйте, мистер Поттер. Как поживаете? Какое совпадение, я тоже хреново». Но я не смею потакать себе, а просто вздёргиваю голову и ухожу. Ведь ничего не случилось, это всего лишь мой бывший студент.
***
- Вот скажи мне, Малфой, - Рон покачивается на стуле, язык его заплетается, стакан в руке опасно наклонился. - Какого чёрта ты раньше был таким засранцем? Всё время цеплялся к нам, к-козни строил, - его ведёт в сторону, но он чудом удерживается на краешке сиденья.
- А если бы твоими друзьями были Кребб и Гойл? - Драко ироничен, но это грустная ирония, - Как бы тебе было? Вот и мне так же. Как, чёрт тебя подери, Уизли, одиннадцатилетний мальчик ещё может показать, что ищет чьей-то дружбы, не унижаясь при этом? Кинуться на шею, может, следовало? Или предложить мётлы за вами таскать? - пальцы отводят упавшую на глаза светлую чёлку.
Рон моргает и спустя минуты три важно кивает: - А, ну да. Если выбирать между Креббом и Гарри, я бы тоже Гарри выбрал.
Милый, милый Рон. Я фыркаю и чуть не давлюсь бренди, Драко тоже хмыкает в свой стакан. Гермиона сосредоточенно молчит.
- Ладно, а тогда…, - Рон пытается концентрироваться, выходит не очень, - А Гермиона? Она же девчонка… Её-то за что было…экскор…оскорблять?..
- Как бы тебе объяснить? - Малфой смотрит в стол и молчит целых тысячу лет, потом говорит, обращаясь преимущественно к скатерти: - В таких случаях проще, когда девчонки заплетают косички. А за неимением их каждый выкручивается, как может.
Гермиона смотрит на Драко во все глаза, потом резко отворачивается. Я кидаю взгляд на Рона – но не уверен, что он слышал хоть что-нибудь, потому что, опустив подбородок и свесив рыжие волосы на нос, он сладко похрапывает, откинувшись на спинку стула.
Вечером следующего дня он мрачно кидает в сумку свои вещи. Гермиона на диванчике, глаза у неё подозрительно красные. Я сижу на подоконнике и качаю ногой. Через полчаса им отправляться в Нору, а настроение у обоих такое, что век бы друг друга не видели. Для рождественских каникул – самое оно.
Когда тяжёлое молчание становится почти осязаемым, появляется Драко – пришёл с ними попрощаться.
- Роон, откуда такой синяк шикарный? – он тянет слова и поднимает домиком брови, разглядывая подбитый Ронов глаз.
Угу, так он тебе и скажет. Можно подумать, я у него не спрашивал. Отмалчивается весь день.
Но я ошибаюсь – видимо, к вечеру настроение у Рона испортилось окончательно, и его со страшной силой тянет исповедаться. Он швыряет застёгнутую сумку к камину – туда, где уже стоит аккуратный рюкзачок Гермионы – и коротко говорит:
- С Морганом подрался.
Джефф Морган – здоровенный бугай, второе переиздание Кребба, улучшенное и дополненное. Преимущественно мускулатурой.
Я удивлённо интересуюсь, чего это Рону вдруг вздумалось? Рон мрачнеет ещё больше, мнётся, потом выдаёт:
- Да придурок он. Заявил, понимаешь, что ты – чёртов педик, что полтора года учимся – и за всё время у тебя ни одной подружки, ну и… в общем, я психанул и полез с кулаками.
Я молчу. Не спрашивай меня, пожалуйста, я не знаю, что сказать. Не знаю, честно. Но Рон не спрашивает.
- А в том, чтобы быть геем, разве есть что-то ненормальное? – голос у Драко такой спокойный, будничный, а я почему-то вздрагиваю и понимаю, что у меня похолодели подушечки пальцев.
- Да уж чего нормального-то, - буркает Рон и, давая понять, что разговор окончен, отходит к камину и садится на свою сумку.
Я так до сих пор и не поднял головы.
Потом мы скомкано прощаемся, и Гермиона с Роном исчезают в клубах летучего пороха.
Хочу остаться один. Пожалуйста, Драко, будь милосерден.
Он подходит ко мне и легонько хлопает по плечу:
- Если тебе интересно моё мнение, Гарри, то Рон – просто идиот. Я бы подбил ему второй глаз, да он вовремя смотался отсюда.
Я поднимаю глаза – лицо у Драко серьёзное, спокойное и…понимающее, да.
- Кстати, я тоже никуда не еду на каникулы. Так что предлагаю завтра прогуляться за рождественскими подарками, а то поздно будет. Я знаю одно место, отличный выбор, подходящие цены… Встречаемся у «Джерри» в двенадцать, идёт?
Ему что, плевать? Даже Рон шарахнулся только от одного предположения, что я… А Драко строит планы на завтра как ни в чём не бывало.
- Ладно, мне пора, - он подаёт мне руку, - и, знаешь, поменьше обращай внимания на всякие глупости.
Он уходит, а я не двигаюсь с места целую вечность, потом зачем-то налагаю на дверь запирающее заклятие и ничком падаю на кровать. Меня душат слёзы.
***
Спустя час я всё ещё не сплю. Можно злиться на Рона сколько угодно, но если бы не он, я бы так и не набрался смелости задать себе этот вопрос. Кто я?
Мне девятнадцать, и у меня до сих пор не было серьёзных отношений с девушками. Но и со своим полом тоже. Да мне, в принципе, и не до отношений было – сперва я регулярно мир спасал, потом усиленно занимался своим образованием. Все мои отношения – ночью под одеялом и исключительно с собственной рукой.
Мы живём с Роном в одной комнате, да и в общий душ я тоже хожу. Наверное, я бы почувствовал, что я… Даже про себя, не вслух, мне трудно произнести это слово – «гей».
***
А потом я сплю, и мне нехорошо. Я сбрасываю одеяло, жарко.
Я вижу огромный зал, гораздо больше, чем зал Хогвартса и наши университетские аудитории. Зал полон людей, они пялятся на меня и ехидно ухмыляются, и тычут пальцами, как будто увидали диковинную зверушку. Я начинаю медленно пятиться к выходу, и для них это – как сигнал к действию. Они встают со скамеек и движутся в мою сторону. Я чувствую ужас и губы у меня белые.
А потом за моей спиной резко открывается дверь, и чьи-то руки выдёргивают меня из зала, обнимают за плечо и талию и уводят оттуда. Я знаю, чьи это руки, я вцепляюсь в них изо всех сил и прижимаюсь к шершавой ткани мантии. И ещё я откуда-то знаю, как бьётся под нею сердце, и чьё оно. Слышу стон – мой? – и вдавливаюсь изо всех сил бёдрами. А потом его рука, прижатая к моему горячему паху, и мои мокрые ресницы, и снова стон, и движение руки – не останавливайся, и белый ослепительный взрыв в ладони. И я просыпаюсь.
«Ты только что кончил оттого, что представил на месте своей руки руку Снейпа. Я уже говорил, что ты придурок, Гарри? Да, и кажется, не один раз».
@темы: библиотека
-
-
05.08.2008 в 04:13Глава 3. «Всё, что нужно магу в рождество».
Я люблю канун Рождества. Суматоха, сутолока… Бродишь в толпе и ощущаешь себя причастным к чему-то единому, общему. Смотришь на лица. Слушаешь рождественские гимны. Пахнет хвоей и всеобщим сумасшествием, и сбывающимися снами.
Дурсли всегда закупали ворохи подарков для Дадли. На вторую неделю он благополучно их разламывал или портил, и тогда их отдавали мне. В пять лет я строил игрушечных солдатиков и посылал свою армию бить врага, в десять – командовал компьютерным войском, спасая вселенную от космических монстров. Позже я настолько наигрался в Героя и Спасителя Мира – и даже собственная армия у меня тоже была – что теперь одно упоминание об этом выводит меня из себя.
читать дальше
-
-
05.08.2008 в 04:14- Вы же знаете, профессор, мне там не особенно будут рады. Наследник не захотел жениться, а пошёл учиться, - Драко произносит эти слова бесстрастным голосом, но я вижу, что ему больно.
Мы сидим в небольшом баре под прозрачной крышей, сквозь которую льются ранние декабрьские сумерки. Тихо и спокойно, посетителей почти нет, и это особенно ценно после двухчасового хождения среди шумящей магазинной сутолоки. Откуда-то раздаются приглушённые песнопения рекламных вывесок: «Всё, что нужно магу в Рождество, всё, что нужно», но этот фон не раздражает.
- Ничего, в университете межфакультетская вечеринка, так что скучать я не собираюсь. А вы? Вы останетесь в Лондоне, или вернётесь в Хогвартс?
Представляю, во что выльется Рождество в Хогвартсе: холод и тоска на фоне всеобщего веселья. Минерва произнесёт обязательную речь, я выпью дежурный стакан виски, а потом буду сидеть, замерев как истукан, и пугать своим мрачным видом первокурсников. Затем кто-то из них обязательно объестся каких-нибудь «Тошнотных Чудо-тянучек Уизли» – «Всего одна конфета, и незабываемые ощущения вам гарантированы» – и я проведу остаток ночи в больничном крыле, помогая вливать в негодника противорвотное зелье. Мило. Вдохновляющая перспектива.
- Да пожалуй, останусь здесь. Скучать я тоже не собираюсь – приглашу парочку знакомых ведьм, устроим маленький шабаш, сварим зелье, полетаем на мётлах, - усмехаюсь уголками губ и Драко, наконец, начинает улыбаться.
- Профессор, совсем забыл сказать. Я тут не один, а с приятелем. Вы не против, если он к нам присоединится? – он вскидывает руку и машет кому-то за моей спиной.
- Да не против, конечно. Хоть посмотрю, с кем ты общаешься.
- О, я уверен, мой круг общения вы оцените по достоинству! – что-то в его тоне меня настораживает, но я не успеваю понять, что: ирония, вызов, предвкушение? Предвкушение чего?
За спиной слышатся шаги, потом замирают. Их владелец огибает столик – я на мгновение ощущаю запах полыни – и садится напротив меня.
- Здравствуйте, профессор.
- Здравствуйте, мистер Поттер.
***
По пути в бар я ещё раз заглядываю полюбоваться мётлами. Ни на что не претендующие, но исполнительные Чистомёты, новые модели Нимбусов, Молнии, гордо сверкающие полировкой дерева… И, да, вот она – напичканная всевозможными функциями, от снижения эффекта вибрации до самонаводящегося автопилота, со спокойным превосходством угнездившаяся в специальной стойке – Селена. Как и час назад, когда мы были тут с Малфоем, опять почти не дышу, глядя на неё. Это произведение искусства. Я даже рад, что у меня не хватит на неё денег – такими вещами можно только любоваться со стороны.
Вздыхаю, даю себе слово купить хотя бы Чистомёт – для тренировок после двухлетнего перерыва сойдёт и он – и поднимаюсь на верхний этаж.
В баре полумрак, я останавливаюсь у дверей и жду, пока привыкнут глаза, потом всматриваюсь и отыскиваю Драко. Он за дальним столиком, вполоборота ко мне, замечает меня и машет рукой. Рядом с ним кто-то ещё, лица не видно, только спина и чёрные волосы, падающие на плечи. Сердце посылает глухой удар в ребро и начинает работать чаще в разы. Колени не хотят гнуться. В голове ураган. «Не забыть при случае убить Малфоя». А потом я делаю шаг.
Мне даже удаётся поздороваться нормальным тоном. Он отвечает мне тем же. А дальше просто сидит и молча смотрит на меня. Мне хочется отвести взгляд, но я не могу, правда. Надеюсь, со стороны я выгляжу хотя бы независимо.
- Мистер Малфой, не подозревал в вас такой тяги к спецэффектам. Не пробовали сочинять пьесы? – Снейп, наконец, переводит взгляд на Драко, которому, похоже, доставляет искреннее удовольствие наше замешательство, - Может, всё-таки объясните, что к чему. А то, боюсь, я немного не в курсе вашей бурно меняющейся жизни. Насколько я помню, вы с мистером Поттером друг друга терпеть не могли. И это я ещё мягко выражаюсь.
Драко улыбается: - Должны же мы были когда-нибудь перерасти это.
Пока длится их пикировка, я пользуюсь шансом и беззастенчиво разглядываю Снейпа. Не изменился почти. Чёткая линия подбородка, прямые плечи, пальцы рук, соединённые в замок. Волосы чуть длиннее, чем мне помнилось…
Ловлю себя на мысли, что даже не слишком удивлён нашей встрече. Материализация мыслей – кажется, так это называется. Жаль, когда Гермиона читала об этом в учебнике, я не очень вслушивался. Что-то там о сильном желании увидеть объект, о концентрации мыслительных потоков… Да уж, сегодня ночью мои потоки сконцентрировались максимально – я чувствую, как от этих мыслей на щеках проступает краска.
- А вы, мистер Поттер? – подчёркнуто вежливо спрашивает меня Снейп, когда я отрываюсь, наконец, от своих воспоминаний. Чёрт, о чём они говорили? Драко приходит на помощь: - Мистер Поттер тоже оценил. А оценка лучшего ловца Хогвартса – самая высшая похвала этой Селене. Жаль, если такая метла достанется какому-нибудь тюфяку.
Мы плавно переключаемся на обсуждения достоинств метлы, Снейп смотрит на нас так… словом, так, будто ему доставляют удовольствие наши совершенно ребячьи восторги.
- Может, всё-таки подумаешь о квиддиче? – Малфой задумчиво смотрит на меня: - У тебя даже глаза заблестели, когда ты её увидел.
- Вы что, бросили играть, Поттер? – брови Снейпа взлетают вверх: - Не ожидал от вас. С вашими-то способностями…
«Это что, похвала? От Снейпа? Да он же вообще ничего хорошего во мне раньше не видел!»
- Он просто переживал творческий кризис, профессор, – Драко хохочет и легонько пинает мою ногу под столом.
- Зато теперь я с каждым часом всё больше и больше мечтаю устранить эту ошибку. Я там присмотрел не слишком дорогой Чистомёт, если хватит денег дожить до стипендии – куплю.
Потом мы разговариваем о какой-то ерунде, все трое. Мне не важно, о чём идёт речь, просто хочется, чтобы это не заканчивалось.
Мне давно не было так… уютно, что ли? Спокойно и хорошо. И этот разговор, и полумрак, и смеющийся Малфой, и Снейп, сидящий напротив меня – так близко, что я могу видеть, как расширяются его зрачки, чувствовать слабый запах ментола – наверное, он недавно курил – и разглядывать его пальцы, машинально выводящие узоры на запотевшем стекле бокала.
А потом всё происходит слишком быстро, чтобы я мог что-то предпринять.
Драко вскидывает руку, смотрит на часы и вдруг поднимается: - Прошу меня извинить, но я совершенно внезапно вспомнил, что у меня срочное дело. Приятного вам вечера.
Он исчезает так стремительно, что мы не успеваем ничего сделать.
«Профессор, что вы там говорили о спецэффектах?»
И остаёмся сидеть друг напротив друга. Один на один.
- Если вы не возражаете, я бы заказал ещё огневиски. Присоединитесь, Поттер?
Молча киваю, пытаясь постичь непостижимое: Снейп предлагает выпить за компанию. Мне. С ним.
– Если, конечно, вы не собираетесь снова перебрать и начать размахивать кулаками, - он усмехается и подзывает бармена.
-
-
05.08.2008 в 04:14- Вы же знаете, профессор, мне там не особенно будут рады. Наследник не захотел жениться, а пошёл учиться, - Драко произносит эти слова бесстрастным голосом, но я вижу, что ему больно.
Мы сидим в небольшом баре под прозрачной крышей, сквозь которую льются ранние декабрьские сумерки. Тихо и спокойно, посетителей почти нет, и это особенно ценно после двухчасового хождения среди шумящей магазинной сутолоки. Откуда-то раздаются приглушённые песнопения рекламных вывесок: «Всё, что нужно магу в Рождество, всё, что нужно», но этот фон не раздражает.
- Ничего, в университете межфакультетская вечеринка, так что скучать я не собираюсь. А вы? Вы останетесь в Лондоне, или вернётесь в Хогвартс?
Представляю, во что выльется Рождество в Хогвартсе: холод и тоска на фоне всеобщего веселья. Минерва произнесёт обязательную речь, я выпью дежурный стакан виски, а потом буду сидеть, замерев как истукан, и пугать своим мрачным видом первокурсников. Затем кто-то из них обязательно объестся каких-нибудь «Тошнотных Чудо-тянучек Уизли» – «Всего одна конфета, и незабываемые ощущения вам гарантированы» – и я проведу остаток ночи в больничном крыле, помогая вливать в негодника противорвотное зелье. Мило. Вдохновляющая перспектива.
- Да пожалуй, останусь здесь. Скучать я тоже не собираюсь – приглашу парочку знакомых ведьм, устроим маленький шабаш, сварим зелье, полетаем на мётлах, - усмехаюсь уголками губ и Драко, наконец, начинает улыбаться.
- Профессор, совсем забыл сказать. Я тут не один, а с приятелем. Вы не против, если он к нам присоединится? – он вскидывает руку и машет кому-то за моей спиной.
- Да не против, конечно. Хоть посмотрю, с кем ты общаешься.
- О, я уверен, мой круг общения вы оцените по достоинству! – что-то в его тоне меня настораживает, но я не успеваю понять, что: ирония, вызов, предвкушение? Предвкушение чего?
За спиной слышатся шаги, потом замирают. Их владелец огибает столик – я на мгновение ощущаю запах полыни – и садится напротив меня.
- Здравствуйте, профессор.
- Здравствуйте, мистер Поттер.
***
По пути в бар я ещё раз заглядываю полюбоваться мётлами. Ни на что не претендующие, но исполнительные Чистомёты, новые модели Нимбусов, Молнии, гордо сверкающие полировкой дерева… И, да, вот она – напичканная всевозможными функциями, от снижения эффекта вибрации до самонаводящегося автопилота, со спокойным превосходством угнездившаяся в специальной стойке – Селена. Как и час назад, когда мы были тут с Малфоем, опять почти не дышу, глядя на неё. Это произведение искусства. Я даже рад, что у меня не хватит на неё денег – такими вещами можно только любоваться со стороны.
Вздыхаю, даю себе слово купить хотя бы Чистомёт – для тренировок после двухлетнего перерыва сойдёт и он – и поднимаюсь на верхний этаж.
В баре полумрак, я останавливаюсь у дверей и жду, пока привыкнут глаза, потом всматриваюсь и отыскиваю Драко. Он за дальним столиком, вполоборота ко мне, замечает меня и машет рукой. Рядом с ним кто-то ещё, лица не видно, только спина и чёрные волосы, падающие на плечи. Сердце посылает глухой удар в ребро и начинает работать чаще в разы. Колени не хотят гнуться. В голове ураган. «Не забыть при случае убить Малфоя». А потом я делаю шаг.
Мне даже удаётся поздороваться нормальным тоном. Он отвечает мне тем же. А дальше просто сидит и молча смотрит на меня. Мне хочется отвести взгляд, но я не могу, правда. Надеюсь, со стороны я выгляжу хотя бы независимо.
- Мистер Малфой, не подозревал в вас такой тяги к спецэффектам. Не пробовали сочинять пьесы? – Снейп, наконец, переводит взгляд на Драко, которому, похоже, доставляет искреннее удовольствие наше замешательство, - Может, всё-таки объясните, что к чему. А то, боюсь, я немного не в курсе вашей бурно меняющейся жизни. Насколько я помню, вы с мистером Поттером друг друга терпеть не могли. И это я ещё мягко выражаюсь.
Драко улыбается: - Должны же мы были когда-нибудь перерасти это.
Пока длится их пикировка, я пользуюсь шансом и беззастенчиво разглядываю Снейпа. Не изменился почти. Чёткая линия подбородка, прямые плечи, пальцы рук, соединённые в замок. Волосы чуть длиннее, чем мне помнилось…
Ловлю себя на мысли, что даже не слишком удивлён нашей встрече. Материализация мыслей – кажется, так это называется. Жаль, когда Гермиона читала об этом в учебнике, я не очень вслушивался. Что-то там о сильном желании увидеть объект, о концентрации мыслительных потоков… Да уж, сегодня ночью мои потоки сконцентрировались максимально – я чувствую, как от этих мыслей на щеках проступает краска.
- А вы, мистер Поттер? – подчёркнуто вежливо спрашивает меня Снейп, когда я отрываюсь, наконец, от своих воспоминаний. Чёрт, о чём они говорили? Драко приходит на помощь: - Мистер Поттер тоже оценил. А оценка лучшего ловца Хогвартса – самая высшая похвала этой Селене. Жаль, если такая метла достанется какому-нибудь тюфяку.
Мы плавно переключаемся на обсуждения достоинств метлы, Снейп смотрит на нас так… словом, так, будто ему доставляют удовольствие наши совершенно ребячьи восторги.
- Может, всё-таки подумаешь о квиддиче? – Малфой задумчиво смотрит на меня: - У тебя даже глаза заблестели, когда ты её увидел.
- Вы что, бросили играть, Поттер? – брови Снейпа взлетают вверх: - Не ожидал от вас. С вашими-то способностями…
«Это что, похвала? От Снейпа? Да он же вообще ничего хорошего во мне раньше не видел!»
- Он просто переживал творческий кризис, профессор, – Драко хохочет и легонько пинает мою ногу под столом.
- Зато теперь я с каждым часом всё больше и больше мечтаю устранить эту ошибку. Я там присмотрел не слишком дорогой Чистомёт, если хватит денег дожить до стипендии – куплю.
Потом мы разговариваем о какой-то ерунде, все трое. Мне не важно, о чём идёт речь, просто хочется, чтобы это не заканчивалось.
Мне давно не было так… уютно, что ли? Спокойно и хорошо. И этот разговор, и полумрак, и смеющийся Малфой, и Снейп, сидящий напротив меня – так близко, что я могу видеть, как расширяются его зрачки, чувствовать слабый запах ментола – наверное, он недавно курил – и разглядывать его пальцы, машинально выводящие узоры на запотевшем стекле бокала.
А потом всё происходит слишком быстро, чтобы я мог что-то предпринять.
Драко вскидывает руку, смотрит на часы и вдруг поднимается: - Прошу меня извинить, но я совершенно внезапно вспомнил, что у меня срочное дело. Приятного вам вечера.
Он исчезает так стремительно, что мы не успеваем ничего сделать.
«Профессор, что вы там говорили о спецэффектах?»
И остаёмся сидеть друг напротив друга. Один на один.
- Если вы не возражаете, я бы заказал ещё огневиски. Присоединитесь, Поттер?
Молча киваю, пытаясь постичь непостижимое: Снейп предлагает выпить за компанию. Мне. С ним.
– Если, конечно, вы не собираетесь снова перебрать и начать размахивать кулаками, - он усмехается и подзывает бармена.
-
-
05.08.2008 в 04:17Он, конечно, изменился – последний раз я видел его ещё совсем мальчишкой. Повзрослел, даже взгляд немного другой. Под глазами – он что, плохо спит? – тёмные круги. Говорит он тоже немного по-новому – на полтона ниже, с какими-то незнакомыми мне модуляциями. Да, он вырос – другая пластика движений, более раскованная. Он напрягает плечи только тогда, когда я что-нибудь говорю – ждёт, что буду язвить? «Поттер, можешь расслабиться, я не собираюсь этого делать – ты уже взрослый, менторские сентенции теперь ни к чему».
Затем Драко делает вид, что куда-то очень торопится, и, не дав нам опомниться, оставляет нас одних.
Поттер, кажется, растерян. Эти мне гриффиндорцы – каждая эмоция на лице написана. «Давай-ка я удивлю тебя ещё больше».
И я заказываю выпивку, приглашая его присоединиться – ни дать ни взять встреча двух старых приятелей.
Минуту он оценивает ситуацию, потом всё-таки собирается и тоже удивляет меня: - Если всё-таки я надерусь, предпочитаю, чтобы в постель меня доставили собственноручно вы. По старой доброй традиции, - и ухмыляется прямо мне в лицо.
«Один-один, Поттер».
Как ни странно, без Малфоя разговор идёт легче, будто не на кого больше оглядываться из страха сказать что-нибудь не то.
- Профессор, а как там Хогвартс?
- Скучаете?
- Даже не знаю… Думал, буду, а оказалось – времени на это нет совершенно. Учить приходится столько, что ваши домашние задания теперь просто раем кажутся. А вы скучаете?
- По кому? «Если по тебе, Поттер, то просто не успеваю этого сделать – с твоими ночными набегами в мои сны».
- По… по нам – тем, кто ушёл.
- Да как вам сказать… Понимаете, Поттер, на каждом курсе обязательно найдётся своя мисс Грейнджер – самоуверенная девочка, которая думает, что знает всё лучше всех, и свой мистер Лонгботтом – неуклюжий увалень, который убедил себя, что не знает ничего, и обязательно встретится мистер Уизли, которому бы как раз не мешало иметь хоть какие-то убеждения и быть хоть в чём-то уверенным, ну и, разумеется, свой мистер Малфой – мальчик, которому нравится быть плохим…Когда хотя бы один раз научишься разбираться с этой компанией – дальше всё становится гораздо проще.
И скучать мне, как вы понимаете, особенно не приходится – всё осталось на своих местах.
- А… а мистеров Поттеров вы тоже встречали? – он вскидывает на меня глаза и делает глоток виски.
Я прикуриваю от услужливо подлетевшей свечки и затягиваюсь. Выпускаю струю дыма, и тянуть с ответом уже некуда:
- Пожалуй, вы были единственным и неповторимым, - пытаюсь шутить, получается криво.
До нас всё ещё долетают уставшие и осипшие под вечер звуки: «Всё, что нужно магу в Рождество», я вдыхаю свой ментоловый дым, Поттер задумчиво смотрит куда-то в сторону, на столе опустевшая на треть бутылка виски. Ловлю себя на мысли, что мне не хочется никуда спешить. «Всё, что нужно магу в Рождество».
- Мистер Снейп! – я выныриваю из своих мыслей, - А что нужно магу в Рождество? Вам, например, – голос у него непривычно тихий.
Забавно, он что, выполнил своё обещание, и теперь мне придётся снова заниматься транспортировкой надравшегося Поттера? Нет, смотрит внимательно, и взгляд прямой.
- Не знаю. Никогда не задумывался, - я делаю последний глоток и ставлю стакан на стол.
- Вот и я тоже. Я не знаю, что мне нужно.
- Как раз то, что нужно вам, я могу подсказать. Просто живите. Делайте то, что делают ваши ровесники. Начните снова заниматься квиддичем. Влюбитесь, наконец!
- А вы?
- А ко мне ни один из этих советов неприменим.
Он собирается что-то сказать, но громкий голос бармена оповещает посетителей, что заведение закрывается.
Выходим из здания, и морозный ветер тут же начинает плести снежную паутину над нашими головами. Где-то вдалеке бьют часы – кажется, два или три раза. Видимо, действительно пора по домам.
***
Мы идём по улице очень-очень медленно. Давно наступила ночь, бесшумно падает снег и вокруг тишина, изредка нарушаемая смехом какой-нибудь загулявшей парочки или подвыпившим прохожим. Под ногами слабо хрустит снежная крошка. Мы молчим, но в этом молчании есть какое-то единение, словно оно не напрягает, а напротив, сближает. Я подставляю лицо падающему снегу и закрываю глаза.
- Простудитесь ведь, Поттер, - тихо говорит Снейп, - Вы даже куртку не застегнули.
А мне тепло, так поразительно тепло, что даже прикасающийся к лицу снег кажется горячим.
Около университета он подаёт мне руку: - Ну, до встречи, Поттер.
Рука твёрдая и холодная – он без перчаток, так и не достал их из карманов – и я медленно пожимаю её. Как будто теперь лишние две секунды могут что-то спасти.
Мне хочется что-нибудь сказать, в голове непонятный хоровод из вороха слов, но я молчу. Он осторожно высвобождает свою руку из моей. Сейчас он уйдёт, и я ничего не сделаю, чтобы… Чтобы что?
- Профессор! - я, кажется, почти выкрикиваю это слово, и он застывает в полуобороте, словно ждёт чего-то, но я безнадёжен: - До свидания.
«Не уходите, пожалуйста, вот так. Мне не хочется с вами прощаться. Вы снились мне сегодня ночью».
Я не говорю ни одной из этих фраз. Он медленно кивает на прощание, прядь волос отделяется и падает на висок. Потом поворачивается и уходит.
Когда я вхожу в комнату, я понимаю, что продрог до костей. Не раздеваясь, падаю на постель и отключаюсь.
***
Я возвращаюсь в свой дом. Почти сразу сажусь за стол и пишу ответ на поступившее недавно предложение. Я больше не раздумываю. Теперь оно меня интересует.
Потом я ложусь спать, и, засыпая, уверен, что впервые за последнее время буду спать спокойно, без сновидений.[/MORE]